Читать онлайн "Трагические поэмы" - д'Обинье Теодор Агриппа - RuLit

А младший брат его[151], большой знаток по части Нарядов светских шлюх, знал толк в любовной страсти, Сей бледный, женственный, как царь Сарданапал, Всегда жеманничал и бороду сбривал: Таким сей странный зверь, безмозглый и безлобый, В канун Крещенья бал почтил своей особой. Под женской шапочкой на итальянский лад Сверкал в его власах отборных перлов ряд Двумя излуками, а бритый лик тирана Вовсю раскрасили белила и румяна, Пред нами не король, а старой шлюхи лик С напудренной главой, раскрашенный, возник. Какое зрелище: вы только поглядите, Затянутый в корсет монарх явился свите: В атласе черном стан, испанский пышный крой С разрезами, с шитьем, с различной мишурой; Чтоб чин по чину был одет сей хлыщ бесстыжий, На нем плоеные чудовищные брыжи, Две пары рукавов украсили наряд: С раструбами одни, еще одни до пят. Он носит целый день подобные наряды, Столь извращенные, как и его услады: Любой бы испытал прискорбие и гнев, В обличье женщины властителя узрев[152].

Однако сызмальства он, вскормленный отравой Измен и тайных ков, избрал себе забавой Нечестную игру в триктрак и с малых лет Причастен к злым делам, виновник многих бед. Он рьян был в юности на избранном совете, Потом его душе труды постыли эти, И дух его, и мысль желают отдохнуть, В укромный свой приют распутник держит путь[153]. Дабы укрыться там и наслаждаться втайне Раздутым похотью пороком, гнусным крайне, Стыдясь бесчестия, страшась нелестных слов За то, что жизнь свою и сан сквернить готов: Он ловит отроков, чтоб распалиться пуще, Затем натешиться их юностью цветущей, Склоняя их к любви, противной естеству, В одних пленясь красой, дивясь их щегольству, Другой за сметку мил, за доблесть высшей пробы, Был у распутника к невинным вкус особый. Тут много новых лиц, имен немалый ряд, Которому расти и множить маскарад; Идут посулы в ход, угрозы в изобилье, Сменяет сводников жестокое насилье.

Мы столько видели, но вот еще позор: С Нероном нашим в брак вступает Пифагор[154], Который, дни свои закончив на дуэли, А с ними подвиги любовные в постели, Владыку так сразит, что явит нам король Страсть неподдельную и подлинную боль. Вот новый договор, который по условью Король и сводник д’О[155] своей скрепили кровью; Мы скажем снова то, что заслужил Нерон: «О если б твой отец, как ты, чуждался жен!»[156] Мы видели уже, как спор ведут вельможи, Чтоб с королем делить супружеское ложе; Как наш король спешит укрыться в Олленвиль[157], Искал убежище Нерон за много миль, Чтоб там сокрыть свой грех в кругу клевретов близких, Среди своих Шико, своих Амонов низких[158]. С Екатериной он расправился своей, А с Агриппиною свирепой наших дней Смирились короли, другую мать бесславят, Родную Францию ножи сынов кровавят: Сии змееныши у собственной земли Десятки тысяч чад любимых унесли. Сенеки древние тиранов той эпохи И смертью тешили своей, как скоморохи[159], А самых пламенных, кто сокрушаться смел О грешности владык, плачевный ждал удел, Карал их тяжко век, в котором запрещали Собратьям поверять заветные печали, И безнаказанно в те дни никто не мог Ни мыслить про себя, ни молвить под шумок. Бледнеем, встретив тех, кто, притворясь гонимым, Играет в нашу боль, чтоб все развеять дымом, Как те лазутчики, кого латинский стан Послал убежище просить у сабинян Под маской истины и под личиной права, Чтоб делу истины потом вредить лукаво[160]. Чтоб выжить, надобно скрываться всякий раз От собственных ушей и посторонних глаз. О чем я говорю? Косятся люди дважды На тугоухий пень, безгласный камень каждый. Так прятался наш стон в годину худших зол, Когда его душил всесильный произвол, Сковавший голос наш и память, чтоб в печали Мы позабыли все и обо всем молчали. Не унаследовал отцовских черт сей брат, Лишь душу матери и материнский яд.

А третий сын[161] ее взращен был склонным к лени, Бесчестным хитрецом, он жаждал наставлений В науках пакостных, и принца просветит Один прожженный плут, безбожный содомит[162]. Однако их союз порушен был раздором, Поскольку рос порок, покрывший их позором, Который дружбе сей и положил предел, А вместе с дружбою чреде постыдных дел, И принц оставил двор и прочь бежал в досаде[163], И все грехи свои увез средь прочей клади, Повадки все свои он изменил хитро, Вороной черной был, но отбелил перо[164], Чтоб жить меж голубей, однако выдал вскоре Ворону хриплый крик в благочестивом хоре, И кляп заткнул ей зев; но хитрый сей Синон[165] Ведом был за руку: ему одну из жен[166] Мать избрала на роль ловушки, клейкой ветки, Чтоб во дворце держать и эту птицу в клетке. Те, у кого в беде опору принц нашел, По милости его узнали столько зол, Развеял веру он свою, как ветер в поле, Твердя, что принужден, твердя, что поневоле. Известно, в наши дни быть безрассудным стыд, Зато предательство и подлость не претит, Позор обманутым, обманщики в почете, Срам добродетельным, распутных не проймете. Пусть вероломна власть, ей клятвы нипочем, Мы беззаконию страданья предпочтем. Так сей презренный трус былым друзьям на горе Стал ненавистникам служить исправно вскоре, Однако хитрости пошли ему не впрок, И он узрел, кому служил его клинок, Он имя жалкое свое покрыл позором, Он белым герцогским своим блистал убором, И вот по воле тех, пред кем склоняться рад, Он кровью запятнал роскошный сей наряд. Ославив своего державного лакея, Главу презренных слуг, как первого злодея, Его отринул двор, и нас бросало в дрожь, Когда божился он, не веря ни на грош. Когда он вновь сбежал[167], трусливых уст немало При имени его внезапно умолкало. Владыке хитрых лис любезен хитрый двор, Со львом не вступит он из-за добычи в спор.