Слова сего письма не только в мягкий воск
Перстами врезаны, но в человечий мозг:
Прекрасной пленницей пленился страж в остроге
И вскоре по ее последовал дороге.
Когда хотел палач в последнем действе взять
Несчастную за пясть, дабы к столбу вязать,
Она отпрянула, простерла руку в страхе,
Оберегая честь и чистоту на плахе;
О нет, не меч, не смерть родили в ней испуг —
Прикосновение нечистых грубых рук;
Чтоб шею обнажить для острого металла,
Она на помощь звать дрожащих фрейлин стала,
И слишком нежные для страшных сих услуг,
Бедняжки были с ней вплоть до последних мук.
Сраженный Цезарь пал, не чувствуя нимало
Крушенья своего, лишь боль и хлад кинжала,
Он ощутил, как плоть пронзили, но не дух,
Как иссякает кровь, но разум не потух,
Он грудь свою и честь в конце земной дороги
Прикрыл изодранной клинками тканью тоги,
И сердце Цезаря пред гибельной чертой
От смерти спрятаться пыталось под рукой.
Так и страдалица, ведомая к закланью,
Свою красу и честь оберегала дланью,
Хранила ясный лик. Но вот, верша судьбу,
С повязкой на глазах ее ведут к столбу,
Закланной агницей она лежит во прахе,
И кровь ее течет по лезвию и плахе,
А душу ангелы возносят к облакам,
Дабы ее привлек на лоно Авраам[282].
И Билни[283] в грозный час Господня длань хранила,
В тот вечер надобна была большая сила,
Дабы пред казнью мог в узилище своем
Он твердо выстоять под пыточным огнем.
К нему явился кат, когда уже стемнело,
Стал жечь его свечой, терзать перстами тело,
Под малым сим огнем от несказанных мук
Сперва на краткий миг в нем сердце дрогнет вдруг,
Потом он вынесет огонь, чьей лютой злости
И кожу предадут, и костный мозг, и кости.
Бесстрашный Гардинер[284] призвал мои слова,
Его британская отвага в них жива.
В нем закипала кровь, моля его смириться
И португальскому кумиру покориться.
В день свадебных торжеств владыки тех сторон
Он, чтя закон небес, попрал иной закон,
Он жизнь свою презрел, и страха в нем не стало,
К ногам поверг дары из дланей кардинала
Во время таинства. Среди мечей и лат
Презрел он пышное убранство адских врат.
Он ужас превозмог и мук переизбыток,
Мучители его изнемогли от пыток,
Дух несгибаемый железо мук сгибал,
И сердце, как алмаз, могло крушить металл.
И мученик глотал три раза плат на нитке[285],
Стонали зрители при виде этой пытки,
Сих изощренных мук немало он вкусил,
Нечеловеческих, превыше всяких сил.
На плахе он сперва простился с дланью правой,
Но поднял левою обрубок сей кровавый,
Прижал к нему уста. Секут вторую пясть,
Он к ней склоняется, чтоб также ртом припасть.
На дыбе он повис, но дух его крылатый
Стократно превозмог все петли и канаты.
Подошвы жгут ему, и это праздный труд,
Увы, раскаянья в страдальце не найдут.
Благообразия страданье лик лишило,
На медленном огне уходит жизнь и сила.
Дано ль мне одолеть моря столь долгих строк
И перечислить всех, кто, не бледнея, мог
Мучительную смерть принять, огонь геенны,
Жестокость голода, темниц зловонных стены,
Клещей каленных жар, горящих смол замес?
А слезы короля?[286] А муки трех Агнесс?[287]
Мы цвет Британии в иных краях сбираем,
Узревших в храбрых львах, взращенных этим краем,
Небесных ангелов; однако англичан
Прошу я отпустить мой глас за океан
К народам варварским, к звериным их берлогам.
вернуться
282
В Евангелии от Луки, в притче о богаче и нищем сказано: «Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово» (Лк. 16:22).
вернуться
284
Английский купец Уильям Гардинер во время мессы в Лиссабоне выбил из рук кардинала святые дары, за что был сожжен на костре в присутствии португальского короля Жуана III (1552).
вернуться
285
Здесь описан особый род пытки, когда истязаемого заставляли глотать платок с привязанной ниткой, конец которой оставался в руке палача. Когда платок оказывался в желудке, палач за нитку выдергивал его наружу.
вернуться
287
Под тремя Агнессами подразумеваются три английские протестантки, казненные в 1556 г., Агнесса Фостер, Агнесса Снод и Агнесса Джордж.