Однажды Сатана, преследуемый Богом,
Бежал в Америку, где эти племена
Жестокость палачей изведали сполна.
А наших беглецов[288] топили волны в безднах,
О скалы острые крушили их, болезных,
Но агнцы добрались до сих пустынных мест,
В пути их осенял Господень перст и крест;
Воздев на небеса страдальческие взоры,
Они рвались душой в родимые просторы,
Их зыбкие мечты вес обретали свой
При помощи ветров, чей легкокрылый рой
Помчит их к Франции, к родным прибрежным скалам,
Упорство даст плоды назло волнам и шквалам,
Не зря Господь явил, сколь благами полна
Бразильских дикарей пустынная страна,
Чтоб первобытные сии сердца и души
Для слова Божьего свои отверзли уши.
Но вновь Господь Свой взор к Европе обратил,
Узрел воочию, что ей самой немил
Ее зловещий лик, несущий ужас градам,
От крови ржавый весь и зачерненый чадом.
Бог пахаря узрел, который с лишним год
Сидит в узилище, где слишком низкий свод
Согнул беднягу так, что он свои колена,
Как свод, над головой возводит неизменно:
И сей природы сын, несчастный узник сей,
Тринадцать месяцев кончины ждет своей.
Флоран Вено[289] в тюрьме провел четыре года,
При этом шесть недель в аду такого рода,
Где ноги задраны и скрючены, хоть вой,
Попробуй отдохнуть в позиции такой.
От глаз людских таит свои дела неправый,
Но Бог шлет журавлей в свидетели кровавой
Кончины Ивика[290]. К Творцу воззвал Вено,
Чтоб чудо Бог явил в миру, где зла полно,
Чтобы помог словам вещать о благе люду,
Когда глухих не счесть, когда слепцы повсюду.
Не погрузился дух его во глубь сует,
Но истину желал возжечь, как яркий свет.
Сей смертный был свечой, его огонь был чудом,
Но гаснет и свеча, накрытая сосудом.
Необоримому был кровом небосвод,
И солнце ласково дарило свет с высот.
Господь ему внимал, и час тот незабвенный
Все прочие затмил в печали сокровенной.
Был выход сказочный и царственный финал,
С волненьем весь Париж на подвиг сей взирал.
Сердца беззлобные хвалу возносят Богу,
Возносит сирых Бог к небесному чертогу;
Он сердце царское умельцу вложит в грудь,
Он может в короля холопский дух вдохнуть;
Он повелителя находит средь отары[291],
Он в виде мошек шлет на фараона кары[292];
Он речь внушит ткачу, чье мужество само
Вело четырнадцать отважных граждан Мо[293],
Тому, кто, видя воз, в котором к месту казни
Везли закованных, покинул без боязни
Свой кров, свой ткацкий стан, затем чтоб преподать
Несчастным истину, закон и благодать,
Кто им сопутствовал, за что был поневоле
На этот брошен воз и приобщен их доле.
Господь пребудет с тем, кто ради веры мог
Страданья претерпеть: стихий и высей Бог
Услышал глас того, кто для игры ракетки
Изготовлял[294], кто был на башню поднят в клетке
И наверху висел, страша весь Авиньон.
Свирепый летний зной сносил безмолвно он,
И зимней ночи хлад был для него отрадой,
Казался вешнею приятною прохладой,
И ложе узника, из жестких плит настил,
Который кованных брусков жесточе был,
По милости небес мгновенно из металла
В пух превращается, иль кожа тверже стала.
Щадит нагую плоть и ветер ледяной,
И солнце ярое свой умеряет зной.
Вот вам свидетельство: два года с половиной
Мучителей страшил страданьями невинный.
Он пел без устали Всевышнему хвалу,
А в час, когда толпа сбиралась на углу,
Глубоким голосом вещал из заточенья
Господни истины, святые поученья.
И голос_нарастал, и вдохновенный пыл,
Когда над шествием злаченный идол плыл
Внизу, под клеткою, и толпы трепетали,
Как будто налетал студеный ветр из дали.
Хотят вершители неправого суда
Ускорить приговор, чтоб ветры и вода
Венчали смерть того, кому грозит закланье,
Служили палачам. Покуда небо длани
Скрестило на груди, прожженных бестий рать
Руками грязными торопится убрать
Чрез тридцать месяцев того, чья жизнь бесценна
Царю Небесному, и вот пред нами сцена,
Где стан мятежников Всевышнему грозит,
Где жертвам палачей Господь дарует щит.
Творец бы сделать мог по-своему, и все же
Он волю злым дает, чтоб их судить построже.
Лионцы Господу перечили, когда
Двух братьев праведных[295] по прихоти суда
В огонь отправили, в его смерчи лихие,
Где неба и земли сражаются стихии.
Большой костер в Терро для казни был готов
Туда, кто только мог, везли вязанки дров,
Их гору навезли, клубился дым отвесный,
И мнилось, что огонь обуглит свод небесный.
Известно, сей костер чудовищный воздвиг
Тот, кто прославился, как новый Доминик[296]
И светоч ордена, внушающий монахам:
Коль в ересь небеса впадут, пусть будут прахом!
Два брата на костре молились, а народ
Швырял в огонь дрова, дабы заткнуть им рот,
Вздымалось пламя ввысь, росло, но ветр могучий
Дохнул и отклонил огонь и дыма тучи
От братьев в сторону, сих смертников храня;
Молитву вознося, они среди огня
Не чувствовали жар. Молитва отзвучала,
Толпа безумная кругом костра кричала,
Пронзала кольями горящие тела,
Бросалась хворостом, но вот, когда дотла
Истлели вервия, полуживые встали,
Спаленных легких крик потряс внезапно дали:
«Исусе! Господи!» — летело в небосвод,
Вздох из пустой груди ошеломил народ;
Деянья Господа, а чудеса — особо,
Живых свидетелей преследуют до гроба.
вернуться
288
Речь идет о французских кальвинистах, искавших убежище в Бразилии. По возвращении во Францию они были казнены в 1551 г.
вернуться
289
Кальвинист Флоран Вено был казнен в Париже в день торжественной встречи короля Генриха II 9 июля 1549 г.
вернуться
290
Согласно легенде, греческий поэт Ивик был убит разбойниками и перед смертью воскликнул при виде пролетающих журавлей: «Вот свидетели, которые отомстят за меня!». Убийц поймали, когда они, увидев в небе журавлей, закричали: «Вот те, кто отомстят за Ивика!». Этот сюжет использовал Ф. Шиллер в стихотворении «Ивиковы журавли».
вернуться
292
Здесь упоминается о четвертой казни египетской, когда Господь наслал на Египет в наказание тучи мошкары.
вернуться
293
Когда шестнадцать осужденных протестантов из города Мо везли в Париж на казнь, их телегу сопровождал один ткач, который ободрял их и призывал не терять мужество. Он был схвачен и казнен вместе с осужденными.
вернуться
295
Очевидно, имеются в виду Луи де Марсак и его двоюродный брат, сожженные в Лионе в 1553 г.
вернуться
296
Упоминается св. Доминик, пытавшийся в начале в XIII в. вернуть в лоно католической церкви еретиков-катаров.