«О братья по любви, о сыновья, не раз
В последние года вы слышали мой глас,
Который вас учил, внимавших благочинно,
Бессмертной истине. Пред вами Монтальчино,
Подверженный грехам, плененный суетой,
Открытый не всегда для истины святой,
Теперь услышите в моих речах несложных
Два разных мнения, два противуположных.
«Противность этих двух столь разных половин
Вся в трех словах: один, единственный, един.
Я молвил: был Христос, один за всех распятый,
Единственным жрецом, единою расплатой.
А книжники твердят, что плоть Христа — лишь хлеб,
Усопшим и живым дарованный для треб,
И должно посему, чтобы отцы святые
Вновь в жертву принесли Христа на литургии.
Я говорю всегда, что вера лишь одна
Взамен святых даров, как манна, нам дана,
А книжники твердят: вот плоть, вот кровь, и обе
Обречены зубам, принадлежат утробе.
Я молвил, что Христос в единственном лице
Один заступник наш, ходатай при Отце,
А книжники твердят, что призывать нам гоже
Святых в посредники и Матерь Божью тоже.
Я молвил: нас одна лишь вера оправдать
Способна, а спасти одна лишь благодать,
А книжники твердят, что мало благодати
И веры, что еще труды иные кстати.
Я рек, что благодать дарит один лишь Спас
И что никто иной прощать не вправе нас,
А эти говорят: у папы под ключами
Все индульгенции с дарами и мощами.
Я молвил, что слова священных наших книг —
Единственный завет, единственный родник,
Но мало книжникам сих вековечных правил,
Хотят, чтоб смертный ум к ним что-нибудь добавил.
Я говорю: тот свет единый в двух местах,
В одном блаженство ждет, в другом лишь боль и страх,
Но мало книжникам и райских кущ, и ада,
Чистилище и лимб еще придумать надо[305].
О папе я сказал, что он совсем не свят,
Что он не Бог земной, а набольший прелат,
А книжники ему вручают власть над светом
И Церкви видимой зовут главой при этом.
Сей притеснитель душ всем приходящим в храм
На чуждом языке велит молиться там,
Однако Дух Святой наречий создал много,
Чтоб люди на родном всегда молили Бога.
Сие, как спрятанный под бочкою фонарь:
Кто смысла не постиг, в глазах чужих — дикарь,
Мы в темноте своей глухого явно хуже,
Поскольку он дикарь в своих глазах к тому же.
«Черед ваш выбирать, приверженцы Христа,
Вот Божья истина, а это суета,
Там жизнь и слава ждут как вечная награда,
А тут ждет приговор и вечный пламень ада.
Вы избирать вольны, какой идти тропой —
Лжи либо истины. Я сделал выбор свой.
Приди, Благая Весть, исчезни, бесовщина!
Чтоб жил вовек Христос, погибнет Монтальчино!»
Толпа взволнована, царит на стогне гул,
Свои два факела подвижник ввысь метнул.
«Вяжите!» — говорит. Так смелый дух, чьи беды
В ночной таились тьме, добился днем победы.
Такими агнцами был горд в те дни Сион,
Он был молитвою, а не мечом силен,
Пришли иные дни, и, позабыв о плаче,
Израиль брал клинок и действовал иначе.
Настал черед мечей, и редкий среди львов
Предпочитал клинку огонь, бывал готов
Расстаться со своей прекрасной шкурой львиной
И заменить ее руном овцы невинной.
Гастин, и ты, Кроке[306], восстаньте из могил,
Чтоб ваши головы я рядом водрузил,
Меж ними детский лик возлюбленного сына,
Зерцало верности, достойный плод Гастина.
Он школу завершил — шесть месяцев тюрьмы,
В науках превзошел ученые умы,
Упрямца убеждал и просвещал тупого,
У смерти на краю открыл им Божье слово,
И свет учения во тьме, в юдоли слез,
Свободу полную влачащим цепи нес.
Так юная душа летела в рай из ада,
Ей голос жизнь дала средь смертной тьмы и хлада.
Сей отрок Господу свой первый отдал пыл,
По-детски радостен, он не растратил сил
В безумствах юности, был мал еще годами
И посему хранил нетронутое пламя,
Чтоб в Боге тешиться и утешать друзей.
В собратство узников небесный светоч сей
Вступил, как свой, как сын, и, стоя у порога,
Такую молвил речь насельникам острога:
вернуться
305
Речь идет о непризнании протестантами католического догмата о существовании чистилища.
вернуться
306
Никола Кроке, муж его сестры Филипп де Гастин и малолетний сын последнего Ришар были удавлены 30 июня 1569 года во время третьей религиозной войны. Их дом был снесен, а на его месте поставлен памятный крест.