Нерон в былые дни нередко тешил Рим
Ареной цирковой, театром площадным,
Совсем, как в Тюильри иль, скажем, в Бар-ле-Дюке,
В Байоне иль в Блуа[403], где затевают штуки
Такие, как балет, турнир иль маскарад,
Ристанья, карусель, борьба или парад.
Нерон, сжигая Рим, насытил нрав свой дикий,
Как наслаждался он, повсюду слыша крики
Отчаявшихся толп, дрожащих пред огнем,
Несчастие других лишь смех рождало в нем,
Все время раздувал он пламя для острастки,
Чтобы на пепле жертв владычить без опаски.
Когда огонь вполне насытился бедой,
Властитель ублажил народ несчастный свой,
Найдя виновников: он их припас заране.
И вот извлеченные с тюрем христиане,
Они чужим богам стать жертвою должны,
Быть искупителями не своей вины[404].
В часы вечерние на пышном карнавале
Зевакам напоказ несчастных выставляли
И на глазах толпы, в угоду божествам,
Швыряли их в огонь и в пасть голодным львам.
Так и во Франции пожаром сотен хижин
Был вознесен тиран, а нищий люд унижен.
В горящих хижинах отчаянье царит,
Но деспот восхищен: «Как хорошо горит!»
Народ не видит зла, мошенникам доверясь,
Их кормит, а винит в своих несчастьях ересь.
И ты, христианин, за глад и мор ответь,
Ты землю превратил в железо, небо — в медь.
Кровавой жертвой стать придется христианам,
Чтоб искупить грехи, свершенные тираном,
Тут власть имущие нахмурили чело,
Докучны стоны им, ведь столько полегло.
Так встарь Домициан[405], пристрастный к легионам,
Несмелых приучал к слезам и тяжким стонам,
Чтоб жалость в них убить, чтоб видели они
Лишь очи кесаря, их грозные огни.
Так и король наш Карл огнем очей надменных
Старался заглушить укоры принцев пленных[406],
Надежду в них убить: пускай они узрят,
Что чужд раскаянию тот, чей грозен взгляд.
Пред взором пленников король, лихой сначала,
Утратил гордый вид, надменности не стало,
Когда семь дней спустя, сорвавшись с ложа вдруг,
Он криком разбудил своих дворцовых слуг:
Полночный ветер выл, в нем стон стоял, и крики
Незаглушимые терзали слух владыке,
Потом еще три дня, как в роковые дни,
Не стихнут голоса коварные резни.
Усилить он велел ненужную охрану:
Вновь отголоски те мерещатся тирану,
Двенадцать злых ночей дрожит он напролет,
И все вокруг дрожат, он спать им не дает,
И среди бела дня он мечется нередко:
Над Лувром воронье, и вся черна беседка[407].
Вновь королева-мать творит свои дела,
Супруга нежная от страха обмерла[408],
Нечистой совестью всю ночь король терзаем,
До смерти будет он гоним истошным лаем,
А днем шипеньем змей; душа его дрожит
И от самой себя в беспамятстве бежит.
Ты принц, мой пленный принц[409], свидетель этой были,
Твои рассказы нам немало бы открыли.
Собрав застолие, теперь узреть бы тут,
Как волосы твои от ужаса встают,
И если эти дни ты позабыл так скоро,
Не забывает Бог ни славы, ни позора[410].
В ту пору человек не человеком был,
Скорее это знак разгульных темных сил,
Ведь он в глазах отца, скорбящего о сыне,
Не смел существовать, немела мать в кручине,
Когда на смерть влекли ее родную плоть.
О эта боль без слов, не приведи, Господь!
Порой преследует умелый соглядатай
Того, кто без примет и с виду простоватый,
Подслушивает шпик повсюду неспроста:
Вдруг тайну выдадут какие-то уста.
Иной в большом стогу не спрятался от смерти,
И это видела одна луна, поверьте,
Иного рассекут на части, а потом
Родная мать его не распознает днем,
Напрасно дочери и нежные супруги
Отцов или мужей идут искать в округе,
Найдут похожего, целуют в простоте:
«Пускай ты мне не муж, ты брат мой во Христе».
вернуться
Здесь перечислены дворцовые праздники, которые устраивались по различным поводам: в Тюильри в сентябре 1574 г. по случаю прибытия польского посольства, в Бар-ле-Дюке в 1564 г. в честь подписания мирного договора с Англией, в Байоне в 1565 г. по поводу встречи французского короля с испанским, в Блуа в 1576 г.
вернуться
В поджоге Рима Нерон обвинил христиан.
вернуться
Домициан, младший сын Веспасиана, — римский император, чье правление отличалось деспотизмом и жестокостью.
вернуться
Генрих Наваррский и Генрих Конде находились под надзором в Лувре.
вернуться
Этот факт описан д'Обинье во «Всеобщей истории». Действительно, несметное количество воронов слетелось к дворцовой беседке.
вернуться
Супруга Карла IX Елизавета Австрийская пыталась отговорить короля от намерения казнить нескольких гугенотов, уцелевших в Лувре, но сделала она это только 9 сентября, когда король в ответ на отказ принца Конде перейти в католицизм пригрозил убить всех оставшихся в живых гугенотов, начиная с самого принца.
вернуться
Д'Обинье нередко упрекает короля Генриха в забывчивости и отступничестве. Здесь имеет место пророческий намек автора на судьбу короля, его будущую гибель.