В Грозном было несколько нефтеперерабатывающих заводов, которые в советское время приносили 80 процентов прибыли, получаемой на всем Северном Кавказе. В республике перерабатывали 18–20 миллионов тонн нефти, хотя сами добывали только 4,8 миллиона тонн, а при Дудаеве — значительно меньше. Туда поступала и тюменская нефть, и поволжская, она перерабатывалась в бензин, дизтопливо и масла, которые строго по графику куда-то отправлялись. Куда? Тайна. Известно лишь, что за три года из Грозного было продано нефтепродуктов на 10 миллиардов долларов. Часть этих миллиардов, вне всякого сомнения, досталась и влиятельным людям в Москве, а официально Грозный России ничего не платил. Егор Гайдар попытался было ограничить перекачку нефти в Чечню, но на него было оказано такое давление, что он отступился.
Непросто было сформировать правительство Чечни. Собрал Дудаев у себя самых авторитетных, самых уважаемых людей, чтобы обсудить, кого включить в кабинет министров. Три часа они высказывались по принципам формирования правительства. Дудаев выслушивает их внимательно, потом называет кандидатов и получает в ответ: этого нельзя — он завгаевец, этот — из плохого тейпа, тот — из Урус-Мартана и так далее. Каждый продвигал своего. «Вся система управления налажена так, — говорил Дудаев на одном из совещаний, — что, если кто-то один приходит к власти, за ним тянется шланг из тейповых, клановых, мафиозных, то есть партийных структур. Они давно определились и ждут своего часа, а потом придется опять делать революцию». Как поступить — он не знал. Прежний опыт командира дивизии ему не помогал.
И в итоге правительство сформировалось по принципу: каждому тейпу — по должности. В результате министры исходили из интересов — чаще всего материальных — своего тейпа. Дудаев это прекрасно осознавал. Жаловался доверенной журналистке: «Каждый в отдельности и опытен, и благороден, а вместе — образуют систему. Взятки, воровство, круговая порука… Изображают, что озабочены делами республики, а на самом деле ищут свою выгоду. Вот я их спрашиваю: «Где сахар?». 25 тысяч тонн пришли с Украины, 3 тысячи тонн из другого места, не спрашивайте из какого — секрет, 9 тысяч тонн — из Турции. На каждого жителя республики по четверти центнера! А сахара нет!» Просто ужас, с кем приходилось управлять республикой.
Почему не режут головы в Мари-Эл?Дудаев отдыхал в разговорах с журналистами, для них его дверь всегда была открыта. «При входе в здание Совета министров, где находится его кабинет, меня остановили вооруженные люди: «К кому?» — «К президенту». Беглого взгляда гвардейца на редакционное удостоверение оказалось достаточно, чтобы я, обходя людей в полувоенной, а чаще в цивильной одежде, с «калашниковыми» за спиной через плечо и наперевес, дошел до приемной», — делится наблюдениями корреспондент «Огонька» Геннадий Жуковец.
Дудаев блестяще использовал пиар, хотя тогда еще это понятие не вошло в широкий обиход. Генерал явно актерствовал перед телекамерой. Внешний образ был детально продуман: одет в защитную форму, на голове, как правило, пилотка. Интервью дает на фоне флага Чеченской республики. За правым плечом мощная фигура телохранителя с автоматом в руках.
Пилотка для Дудаева — все равно что шинель и сапоги для Сталина. Солдатская шинель генералиссимуса — далеко не случайный наряд: она скрывала его тщедушную фигуру, а сапоги на толстенной подошве увеличивали рост. Пилотка добавила образу Джохара четкости, мужественности, без нее он был похож на измученного марафонца после забега. После того как он стал президентом, его внешний облик трансформировался: «Дудаев выглядел совсем другим, чем в сентябре, — черное длинное кожаное пальто, белоснежный воротничок, галстук, походка уверенная, глаза блестят», — не узнала его поначалу знакомая журналистка.
Вы помните улыбку Дудаева? Она давалась ему нелегко. Все, кто служили с ним в армии, отмечают: Джохар — человек малоулыбчивый. Его однополчанин Андрей Воробьев свидетельствует: «Помню Дудаева в окружении седовласых генералов. Он как бы олицетворял собой целеустремленность, порыв вперед, они — довольство, степенность и полное удовлетворение сегодняшним положением. Тогда он мало улыбался. Сейчас смотрю на фотографии в газетах и глазам своим не верю: налево и направо он расточает улыбки. Видимо, это необходимо после того, как он занялся политической деятельностью».
Однако когда генерал начинает давать интервью, улыбка сразу пропадает, слова падают безапелляционно, тон стальной, это речь пророка, это истина в последней инстанции. Фразы четкие, короткие, выражения хлесткие. Приведу наблюдение журналистов еженедельника «Голос»: «Генералу нравится давать интервью. Удобно расположившись в кресле, он даже не пытается внятно отвечать на наши вопросы, постепенно превращая интервью в монолог. Это был монолог человека, захватившего власть в одной отдельно взятой автономии и не желающего с ней расстаться».
Я прочитал множество его интервью, просмотрел массу записей на видеокассетах. Дудаев однообразен. Какие бы вопросы ему ни задавали, сначала расскажет, как героически продекларировал независимость Чечни, потом обратится к злобным проискам России, растолкует, в чем проявляется имперский дух русских, третья обязательная тема — какой он выдающийся демократ и какие замечательные демократические преобразования происходят в подведомственном ему государстве, затем обязательно затронет тему ислама, затем поведает про успешную борьбу с преступностью, и, наконец, закончит интервью угрозами в адрес России.
Тем не менее он пользовался симпатией прессы, особенно зарубежной. Журналистов привлекал этот смелый человек, бросивший вызов огромной империи. Да и сам образ генерала, предводителя народно-освободительного движения, броско вылепленный его главным идеологическим советником Мовлади Удуговым, так и просился на телеэкран, о нем легко было писать.
Журналисты — как российские, так и зарубежные — с любовью относились к Чечне, чеченскому народу вообще и конкретно к Дудаеву. Можно даже сказать, что средства массовой информации воевали на его стороне. Общественное мнение тоже было в окопах чеченцев. А как защищал их Сергей Адамович Ковалев — неустанно и ежечасно, обвиняя российские власти в провокациях и агрессивных устремлениях. И то и другое имело место — спорить нечего. Но я вот никак не могу понять одного: почему головы режут, берут заложников для продажи именно в Чечне, а не, скажем, в республике Мари-Эл или Коми-Пермяцком национальном округе? Уж как ненавидят русских в Прибалтике, а что-то я не слышал, чтобы там держали в ямах людей и демонстрировали отрезанные головы оккупантов.
С чего начинается война? Если война — зло, если война бессмысленна по своей сути, если силой никому ничего не докажешь, если люди знают, что война несет горы трупов, лишения, голод, потоки беженцев, то к чему вообще начинать стрелять? Не я первый ставлю эти вопросы, великие умы искали ответы — не находили. А человеку с автоматом мыслить и совсем вроде бы ни к чему.
Чеченская компания привела к страшной вещи: мы боимся войны и в то же время привыкли к ней. Война на экране телевизора стала приложением к чаю, к ужину. Смерть, разрушения, измученные люди не трогают наши души. Война стала изысканным жанром телеискусства. Помню Елену Масюк с НТВ: как же вдохновенно она рассказывала про доблестных чеченских борцов за свободу, какие умные вопросы задавала Дудаеву и его соратникам, как мужественно смотрелся генерал на экране телевизора. Вспоминала ли Лена свои эмоциональные репортажи, сидя в яме, куда ее бесцеремонно бросили те, о ком она вдохновенно рассказывала нам?
Телевизионный оператор Дмитрий Синецкий в своей книге «Чужая война», вспоминая о съемках в Карабахе, пишет: «Мы с Кириллом развили идею: какая-нибудь мощная компания вроде Эн-Би-Си покупает время у армян и все права на телесъемку с этой стороны, а, скажем, Ай-Ти-Эн — с азербайджанской. Журналисты участвуют в планировании боевых операций, определяя наряду с направлением главного удара и сектором обстрела свои точки съемки, координируют время атаки с условиями освещенности… И бойцы, паля из автоматов, бегут мимо красивых рекламных щитов «Спонсор наступления — Межрегиональная коммерческая ассоциация…», — на этом мы остановились, потому что круг абсурда замкнулся, мы снова ткнулись носом в то, зачем и кому нужна эта война».