Мы беседовали около часа — и ни одни из них не поднялся и не сказал: пора, ребята, весенний день кормит. И немало встретилось таких греющихся или вяло копошащихся в технике колхозников. А разговор заведешь, спросишь, как живут, — сразу тон появляется требовательный: мол, спонсор (какой? кто конкретно? — не уточняют) должен трактора дать, комбайны прислать, опять же деньги выделить. А у меня мысль: даже если им и дадут, то нет уверенности, что они начнут работать. Десятилетиями капитал исчезал в прожорливой бездне, именуемой сельским хозяйством, с чего вдруг сейчас он сам собой начнет преумножать богатства земли русской?
Гляжу на мужиков — и жалость к ним. Нет у них чувства собственного достоинства, но есть желание проломить голову начальству. Жалко их, на них обрушились бессмысленные реформы, и в то же время и они виноваты, что на их земле разруха. Директор местной «Сельхозтехники» довел до состояния нуля преуспевающий комплекс и уволился. В соседнем колхозе его тут же избрали председателем. Избрали те, кто с садистским наслаждением кроет президентскую власть. Они не понимают, что происходит, не могут разобраться в причинах и следствиях. Для них все беды — из Москвы.
Но не все, не все безнадежно. Помните, что одним из этапов экспериментаторства Худенко был совхоз «Ручьи» в Ленинградской области? Его оттуда выжили. Но, видимо, оставил он там след в сердцах людей, потому и не умерло его дело. «Ручьи» сегодня процветают. Правда, называются они теперь акционерным обществом. В «Ручьях» в 1992 году каждый крестьянин стал собственником всего, что ему было положено по указам президента и другим федеральным правовым актам, обеспечивающим аграрную реформу. Каждый получил земельную долю, а также имущественный пай. Получил и третье, не менее важное, — право свободно распоряжаться обретенными благами. И такие сразу чудеса стали твориться в «Ручьях»: народ заработал! Вот что главное: стал вкалывать! То есть было реализовано то, чего и добивался Худенко в Акчи.
Не зря он бился и умер.
Шпион ошибается лишь один раз. Другого шанса ему не предоставляется
Дело Пеньковского. 1963 год
Александр Солженицын после выхода из лагеря в 1953 году был отправлен в ссылку в казахстанский поселок Кок-Терек. Там он начал писать. Рукописи, хоронясь от подозрительного глаза, фотографировал. Пленки вкладывал в конверты, а конверты заделывал в книжные обложки, для чего у другого ссыльного обучился переплетному мастерству. На конвертах был начертан адрес, ясный и исчерпывающий: Соединенные штаты Америки, ферма Александры Львовны Толстой. Солженицын больше никого не знал на Западе, но был уверен, что дочь Толстого не уклонится от помощи потенциальному лауреату Нобелевской премии. Проблема за малым: как незаметно передать книгу иностранцу. В Кок-Терек они, понятно, не заглядывали, а ссыльному доступ в Москву был заказан.
Солженицын и не подозревал, что в то же самое время похожие планы — отправить на Запад весть о себе — вынашивал и полковник Главного разведывательного управления Генштаба вооруженных сил СССР Олег Владимирович Пеньковский. Но ему было проще, чем Александру Исаевичу, он обитал в Москве, а не в казахской глуши. Адресат полковник выбрал иной: он намеревался передать свое сочинение Аллену Даллесу, директору Центрального разведывательного управления США. Послание тоже заложил в конверты, толстые и увесистые. Отметим, что в конвертах были не его собственные сочинения, а произведения других умов — чертежи ракет, их характеристики, инструкции по запуску и наведению на цель. Как и Солженицын, Пеньковский также столкнулся с немалыми трудностями, пока его послание не достигло адресата.
Обращение к Господину12 августа 1960 года Красную площадь пересекали два учителя из Массачусетса — Энтони Рэй Кокс и Генри Ли Кобб, которые после спектакля в Большом театре торопились в гостиницу «Балчуг» (ныне «Балчуг-Кемпински»). Возле собора Василия Блаженного к ним подошел мужчина, который выглядел так (цитирую служебный документ ЦРУ): «Ему около 55 лет, среднего роста, телосложение типичное для русского, без особых примет». Он обратился к учителям на английском с чудовищным акцентом: «Передайте в посольство США», сунул конверт и быстро удалился. То был Пеньковский. В конверте находился текст следующего содержания:
«Мой дорогой Господин!
Прошу довести до соответствующих компетентных лиц Соединенных Штатов Америки следующее.
К Вам обращается Ваш большой друг, ставший теперь уже и Вашим солдатом-бойцом за дело П р а в д ы, за идеалы истинного свободного Мира и Демократии для Человека, которым Ваш (а теперь и мой) ПРЕЗИДЕНТ, ПРАВИТЕЛЬСТВО и НАРОД отдают так много сил.
На этот путь борьбы я стал сознательно. Этому способствовало многое. Последние три года явились в моей жизни очень переломными, как в образе мышления, так и в других вопросах, о чем доложу после.
Я долго и много думал. В настоящее время принял зрелое и для себя окончательное и правильное решение, которое и побудило меня обратиться к Вам.
Прошу поверить в искренность моих мыслей и желаний быть полезным Вам. Я хочу внести свой, может быть, скромный, но, на мой взгляд, важный вклад в наше общее Дело и впредь, как Ваш солдат, выполнять все, что мне будет поручено.
Можете не сомневаться — этому новому долгу я буду отдавать все свои силы, знания, жизнь.
Обращаясь с вышеизложенным, хочу сказать, что работу за новое Дело я начинаю не с пустыми руками. Я отлично понимаю и полностью отдаю себе отчет в том, что к правильным словам и мыслям необходимо приложить и конкретные доказательства, подтверждающие эти слова. Определенные возможности для этого у меня были и есть.
В настоящее время я располагаю очень ценными материалами по ряду вопросов, представляющих исключительно большой интерес и государственную важность.
Эти материалы я хочу срочно передать Вам для их изучения, анализа и последующего использования. Сделать это необходимо как можно быстрее. Форму передачи этих материалов определите Вы сами. Желательно передачу осуществить не через личный контакт, а через тайник.
Еще раз прошу — как можно быстрее «освободите» меня от подготовленных материалов; это целесообразно сделать по многим деловым соображениям.
Ваш ответ: о порядке, форме, времени и месте передачи указанных материалов прошу сообщить мне (желательно на русском языке) через мой тайник № 1 — (см. его описание и порядок использования).
Если Вы определите мне для передачи свой тайник, то прошу учесть, чтобы размеры последнего позволяли вместить материалы, размером с книгу — «Вэн Клайберн». О.Хентова, 1959 года издания.
После того как Вы получите от меня материалы, желательно организовать во второй половине августа с/г личную встречу с Вашим представителем. Нужно подробно поговорить о многом. Прошу для этого 4–6 часов. Для меня удобно с субботы на воскресенье. Место и порядок проведения этого мероприятия определите Вы сами.
По всем поднятым вопросам жду Ваших указаний через тайник № 1 начиная с 9 (девятого) августа 1960 г.
Прошу в работе со мною проявлять полную конспирированность, осторожность и не допускать никаких условностей. Берегите меня.
Да помогут нам в будущей совместной работе справедливые идеи и цели, которым я посвящаю отныне себя.
Всегда ваш
19.7.60.
P.S. Большой привет моему первому, хорошему другу — полковнику Charles Macklean Peeke и его жене. Мысленно шлю приветы моим знакомым Cotter, Cochlear, Becketta, Daniel и др. Я с чувством большого удовлетворения вспоминаю время, проведенное с ними».
Когда Володя Путин, выпускник 193-й ленинградской школы, пришел в КГБ устраиваться на работу, ему отказали: «Инициативников не берем». Логика понятна: мало ли кто хочет проникнуть в Комитет, используя малолетку. А вдруг этот десятиклассник — разработка вражеских спецслужб? Комитет сначала сам присматривается к потенциальным кандидатам, а уж потом предлагает работать с ним.