Но пока что Пеньковский в Париже, лучшем городе Земли. Уж на что несентиментальная натура Александр Коржаков, бывший телохранитель Ельцина, и того во время первой служебной поездки в столицу Франции проняло, обронил фразу в воспоминаниях: «Париж меня покорил».
Правда, Коржаков не имел возможности проводить так сладко время, как Пеньковский. Каждый вечер полковник обязательно встречался с Винном. Винн так описывает эти встречи: «Он ежедневно ходил на выставку или в посольство на какой-нибудь официальный прием. А в условленное время и в условленном месте я всегда ждал его в машине, поскольку в Париже ничего не стоит заблудиться. Мы, как и подобает туристам, много времени уделяли разного рода развлечениям, с огромным удовольствием осматривали достопримечательности французской столицы».
Посмотреть в Париже есть на что. И есть где славно повеселиться. И оторваться в ресторане. Конечно же, они посетили кабаре «Лидо» и «Мулен Руж». Пеньковский пришел в неистовство, когда на сцену выскочили длинноногие красавицы, груди нараспашку, и принялись такое вытворять, что у полковника мозги затуманились. Он задумчиво спросил Винна: «Почему бы и русским не создать нечто подобное? Красивое радостное искусство, и не столь серьезное, как балет».
Обращаю ваше внимание в этой фразе на слово русским. Оно означает, что наш герой уже утратил своею национальную принадлежность, уже как бы находится по другую сторону рубежей. Помните, как начинаются «Мертвые души»? «В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки… Въезд… не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания…» Некоторые исследователи указывают, что, написав два русские мужика, Гоголь тем самым вычеркнул себя из русской жизни. Похожее произошло и с Пеньковским.
Он врос в Париж. Днем, если был свободен, просто бродил по улицам. Разглядывал дома, останавливался перед витринами магазинов. Он был очарован западным миром. Ярко освещенные улицы. Экстравагантные ночные клубы. Он уже считал Париж своим.
Никита Сергеевич Хрущев, когда приехал в Париж в 1960 году, решил лично посмотреть, как живут французы, да чтобы без обмана, без потемкинских деревень. В сопровождении минимума охраны Хрущев вышел из ворот посольства в полвосьмого утра. На улицах тихо, спокойно, советского премьера никто не замечает. Зашел Хрущев в супермаркет, прошелся вдоль полок, заваленных продуктами. Покупателей почти нет, нет и очередей за дефицитом. Вышел с презрительной ухмылкой: «Цены высокие, не по карману простому французу».
Пеньковскому в отличие от ненавистного ему Хрущева все было по карману. Даже местные красавицы. Какие изумительные девушки разгуливали по парижским улицам и бульварам — свежие, прекрасно одетые, с ласковым зовущим взглядом! Он даже любимую жену Веру забыл. В Париже полковник познакомился коротко с несколькими приятными дамами — Даниель, Ани, Мариам. Деньги у него водились, и немалые, поэтому он весьма приятно проводил время. Когда дамы узнавали, что он — советский, они сначала пугались, потом ими овладевало любопытство, и наконец они проникались к нему огромной симпатией: они и не подозревали, что человек из-за железного занавеса может быть таким обольстительным, обаятельным, щедрым. И очень рекомендовали ему остаться в Париже навсегда.
Почему коммунистов не сажают сразу в тюрьму?Но все-таки Пеньковский был разведчиком до мозга костей. Потому профессиональным взглядом всматривался в Париж. Позже изложит в отчете западным друзьям: «Все обожают Париж, там есть что посмотреть. Он очень удобен для работы разведчиков. Там много аллей, внутренних дворов, подворотен, через которые легко уйти от слежки. Резидент сообщил мне, что во Франции очень просто организовать встречу с агентом, передать ему или получить от него материалы и т. д. Он даже сказал, что они редко пользуются тайниками, так как значительно проще устроиться встречу непосредственно с самим агентом».
Не все, однако, ему нравилось на Западе. Он пришел в отчаяние, когда обнаружил, что здесь коммунистов не сажают в тюрьмы. Он же точно знал, что все они агенты КГБ. «Никак не могу понять, почему коммунистам в Англии и Франции разрешено так свободно действовать? — недоумевал он в разговорах с Винном. — Почему им не покажут, кто в их доме хозяин? Где же службы контрразведки западных государств? Чем они занимаются? У них же буквально под носом крадут любые секретные данные, а они ничего не делают, чтобы положить этому конец». Винн бубнил что-то о демократии, о свободе выбора, о праве исповедовать любую идеологию. Пеньковского эти доводы не убеждали: «Ведь запретили же Западная Германия и США деятельность своих компартий. Так почему же Англия, Франция, Италия и другие страны не сделают то же самое? Их коммунисты — это пятая колонна, работающая на советскую разведку». Винн опять заводит песню про демократию. Это был один из немногих моментов, по которому они не находили взаимопонимания.
В 1959 году в Сокольниках проходила американская выставка. Актер Театра юного зрителя Владимир Гусаров рассказывал мне, что услышал там интересный диалог: «В другом павильоне стоял румяный жизнерадостный американец, видимо, учитель русского языка, но говорил он с сильным акцентом и с трудом подбирая слова: «Я зарабатываю 450 долларов в месяц, моя работа мне нравится, когда я женюсь, жена, если захочет, тоже будет работать…» — «Почему у вас коммунистов преследуют?» — попытался срезать его идеологически подкованный посетитель. «Потому что они шпионы», — не растерялся учитель».
Парадоксально, но требование немедленно запретить компартии подчеркивает сталинистский оттенок натуры нашего героя. Принцип сталинизма: человек не должен иметь выбора. Абсолютно никакого. Принцип демократии: абсолютная свобода выбора, что поддерживает свободу личности. Пеньковский не понимал смысла свободного мира, в который стремился. Он считал, что коммунисты на Западе под носом у спецслужб крадут любые секретные данные. Но сам он чем занимался? Тем же самым, только под носом у советских спецслужб! Ему, стало быть, можно, а другим нельзя?
Мысль о подлом участии коммунистов Запада в работе против Запада же не давала ему покоя. Вернулся его друг Ананьев из Парижа, где выполнял задание ГРУ. Много чего порассказал, в том числе и как используют коммунистов в сборе разведданных. Пеньковский шлет в донесении: «По словам Ананьева и Прохорова, во Франции, и особенно в Париже, стало очень легко проводить нелегальные операции… Французский коммунист чаще всего готов работать на нас. Он спросит только, как и что ему предстоит делать».
Где должен быть солдат, сражающийся за свободу и демократию в тревожное для мира время? На передовой. Где передовая? В Москве.
Чтобы выветрились мысли о подлых коммунистах, любил Пеньковский сидеть на скамейке в саду Тюильри и рассматривать прохожих, думать, кто они, чем занимаются и способны ли на такой подвиг, который совершает он. И по их довольному виду, жизнерадостному смеху судил: нет, не могут. Они и без того все имеют. И он утверждался во мнении, что избрал верный путь.
Ему оставалось решить: оставаться здесь, под каштанами Парижа, наслаждаться этим вечным праздником жизни или опять возвращаться в мрачный мир? Он обсуждает с Винном все за и против своего возвращения домой, но так и не склоняется к определенному решению. Как утверждает Винн, представители ЦРУ не советовали Пеньковскому возвращаться, слишком опасно, долго безнаказанно он не мог действовать. Англичане соглашались, что опасно, но желательно, чтобы он еще год продержался по ту сторону фронта. Его новая парижская знакомая Мари и слышать нее хотела о том, чтобы он вернулся в страшную Москву.
Он принял доводы SIC. По возвращении в Москву занесет в дневник: «Считаю, что еще год или два я обязан продолжить работу в Генеральном штабе СССР. Это позволит мне вскрывать все злодейские планы и преступные заговоры нашего общего врага. Я, как солдат, сражающийся за истинную свободу и демократию, в это тревожное для мира время должен находиться на передовой, служа вашими «ушами и глазами», поскольку возможности у меня для этого очень большие. Молю Бога, чтобы мои скромные усилия оказались полезными в нашей общей борьбе за идеалы человечества».