Но все-таки плохо знал он свое академическое окружение. Немота поразила ученых. Отметились, правда, академики Блохин и Федоров, выступили с публичными нападками на Сахарова. Как мог забыть Блохин, что Сахаров в 1967 году перечислил 139 тысяч рублей — огромная по тем временам сумма — на строительство онкологического центра, который возглавил именно он, Блохин?
Когда подписывает письмо с осуждением Сахарова какой-нибудь знатный хлебороб или сталевар-новатор, то каждый понимает: ему приказали, и отказаться он не мог, так как человек подневольный. Но с академиком дело иное: ни научных заслуг, ни звания члена Академии, ни ежемесячные 500 рублей не отберут. Поэтому странно и страшно было обнаружить под письмами осуждения фамилии академиков, некоторые из них — заслуженные, уважаемые, авторитетные. Допустим, невозможно прямо заявить: отказываюсь участвовать в вашей грязной кампании! Но есть масса способов уклониться от чести угодить в ряды академического быдла (опять воспользуюсь выражением Левина). Ведь сумел же ловко увернуться академик Бруно Понтекорво. К нему пришли из парткома с письмом против Сахарова, он состроил удивленное лицо: «Андрей Дмитриевич? Что же он такое натворил? По-моему, он даже очень приличный человек. На следующей неделе я буду в Москве, сам поговорю с ним». И от него отстали.
Солженицын в Вермонте не оценил подвига Сахарова. Александр Исаевич позже снисходительно напишет: «Сахаров сам искренне готовился стать жертвой. Но когда в январе 1980 года разразилась его ссылка в Нижний Новгород — проявилось, что к удару этому он все не был готов. Спустя два месяца ссылки (март 1980) Сахаров, еще, видимо, не понимая необратимости происшедшего, просился за границу… По тому, как Сахаров преодолевает советский гнет, как он протестовал против вторжения в Афганистан, можно лишь восхищаться его неуклонным спокойным бесстрашием. Однако на своем жизненном пути… Сахаров доконечно выполняет свой долг перед демократическим движением, перед «правами человека», перед еврейской эмиграцией, перед Западом — но не перед смертельно больной Россией». Не поверил один Нобелевский лауреат в чистоту помыслов другого Нобелевского лауреата.
Не промолчали некоторые советские поэты, писатели. Войнович выступил с резким обращением, в котором высказал все, что думает о Советской власти и КПСС. Белла Ахмадулина составила эмоциональное письмо в защиту Сахарова, предложила в «Известия». Отказ в публикации. Она и сама понимала, что это смешной шаг — какая советская газета осмелилась бы защищать неугодного властям? Направила текст в «Нью-Йорк Таймс». Вспоминает: «Писала о светлом человеке. Закончила так: если уж нет других академиков, желающих вступиться за академика Сахарова, то вот я, такая-то, почетный член Американской академии искусств…»
Только много позже выяснилось, что единственный член академического сообщества, кто замолвил слово за Сахарова, — Петр Леонидович Капица. Он написал Брежневу записку: «Глубокоуважаемый Леонид Ильич! Я уже очень старый человек, и жизнь научила меня, что великодушные поступки никогда не забываются. Сберегите Сахарова. Да, у него большие недостатки и трудный характер, но он великий ученый нашей страны. С уважением. П. Л. Капица».
Капица еще в одном великолепно проявил себя. Александров, президент Академии наук, собрал узкий круг и доверительно сообщил: «Высказывается предложение исключить Сахарова из членов Академии. Как к этому отнесутся ученые?» (Напомню, еще в 1973 году Андропов изобрел эту меру — лишить Сахарова звания академика.) Лауреат Нобелевской премии Николай Николаевич Семенов заметил: «Вообще-то таких прецедентов не было». На что Петр Леонидович Капица возразил: «Но почему же не было! Гитлер исключил Эйнштейна из германской Академии наук». И вопрос о лишении Сахарова звания академика больше не поднимался. Правда, Петр Леонидович, возможно, запамятовал, что в 1957 году был выведен из Академии наук СССР Вячеслав Михайлович Молотов за участие в антипартийной группе.
Юрий Чурбанов утверждает, что инициатором исключения Сахарова из академии наук был идеолог КПСС Михаил Суслов: «Суслов настаивал, причем резко, а Леонид Ильич не разрешал и всегда говорил, что Сахаров большой ученый и настоящий академик. Какую позицию в этом вопросе занимал Юрий Владимирович, я не знаю…» Теперь мы можем сказать: Андропов занимал позицию точно такую же, как и Суслов.
Президент академии наук Александров: «Мы послали Сахарова в Горький, чтобы защитить его от нападений со стороны разгневанных граждан».
О высылке Сахарова в его родном Физическом институте узнали в тот же день. Многим показалось необычным, что Андрей Дмитриевич не пришел на общемосковский теоретический семинар, который собирался по вторникам, а 22 января выпало на вторник. Сахаров семинары не пропускал. Правда, руководству института загодя дали знать, что будет предпринята акция против старшего научного сотрудника ФИАН, за две недели до высылки секретаря партбюро вызвали в ЦК КПСС и поинтересовались, как ученый мир отнесется к тому, что Сахарова уберут из Москвы. «Нормально», — был ответ.
Вспомнилось: в 1966 году, прежде чем организовать процесс против Синявского и Даниэля, цековские товарищи поинтересовались у председателя Союза писателей, как к этому отнесется писательская общественность. Ответ Федина потрясает: «Писатели аплодисментами будут приветствовать суд».
Секретарь парткома ФИАНа А. Плотников спросил В. Файнберга, сотрудника теоретического отдела, какова будет реакция на высылку Сахарова. И получил ответ: «Митингов протеста никто устраивать не будет, но отношение сотрудников резко отрицательное».
Так и случилось.
«Внутри нашего отдела первоначально царила атмосфера всеобщего шока, — рассказывает Файнберг. — Никто не верил, что можно добиться освобождения Сахарова из ссылки. С трудом удалось избежать отчисления Андрея Дмитриевича из института».
Да, сразу же после событий 22 января отдел кадров Академии наук предпринимает попытку уволить Сахарова из ФИАНа. Но с какой формулировкой? Подсказали кураторы из ЦК: это же элементарно — Сахаров ходит на работу? Нет. Уволить за прогулы. Тут физики-теоретики просто ошалели: с чего вдруг академик должен отсиживать за столом от звонка до звонка, как совслужащий? Мозг настоящего ученого не знает перерывов в работе. Одна из важнейших идей по созданию атомной бомбы пришла Сахарову в бане (это был 1948 год, он с семьей жил в коммуналке, где не было даже ванны).
Но продолжим слушать воспоминания Файнберга: «После длительных обсуждений было решено попросить заведующего отделом академика Гинзбурга поехать в ЦК КПСС и убедить руководство отдела науки ЦК в необходимости возобновления научных контактов с Сахаровым. Главный довод, по существу, состоял в том, что столь мощный мозг, как у Сахарова, при любом стечении обстоятельств нельзя отторгать от науки».
Сотрудники старшего поколения теоретического отдела ФИАН выработали программу действий из трех пунктов:
1) Сахаров остается официально сотрудником теоретического отдела,
2) ему, как крупнейшему ученому, оказывается все возможное содействие в продолжении научной работы,
3) как элемент содействия — к нему регулярно будут ездить сотрудники отдела для обсуждения научных вопросов.
Сахаров в Горьком. Подошел срок общего собрания Академии наук, присутствие на нем всех действительных членов и членов-корреспондентов обязательно — это их уставная обязанность. Сахарову сообщают, что его участие в общем собрании не предусматривается. Но он размечтался: если 12 академиков настоят на том, что ссыльному члену академии наук надо выслать приглашение, то власти не посмеют сказать «нет». Этот вариант Андрей Дмитриевич обсуждал при встрече с Левиным, который в воспоминаниях пишет: «В глубине души Андрей любил свою Академию, и ему очень хотелось, чтобы к ней вернулось былое чувство собственного достоинство. Пусть она заступается за своих сочленов, а не спешит угодить начальству». Но вот Сахаров с Левиным принимались перебирать, кто же не поспешит угодить начальству — Капица, Леонтович, ну, может быть, Боровик-Романов и Забабахин, и на этом список завершался. Даже пятерки не набиралось.