– Вот так уже получше будет! Та-а-к, у меня ещё до репетиции в театре два часа, неплохо было что-то сейчас раздобыть на завтрак себе…
Джованни посмотрел в свой мешочек, где хранил деньги, и застыл с расстроенным и насупленным от досады лицом: там было пусто, ни одной монеты. Джованни со стыдом вспомнил, как вчера у него оставалось жалких пять центов, на которые кроме крынки молока да куска хлеба ничего не купишь, а до жалования ещё неделя, и отчаянный юноша решил подзаработать, выиграв что-нибудь в азартную игру на деньги «фараон», поставил на кон эти пять центов и проиграл. Ему не на что сейчас было купить даже хлеба.
«Какая досада! Ладно, всё равно я бы прожил на жалкие пять центов день, не больше, никак уж на неделю до жалования мне их не хватило. Что же делать? – поразмышлял расстроенный Джовано, – Эх, как это ни низко, придётся видно мне залезть в чью-нибудь гримёрку и стырить немножко! О, Господи, прости, до чего ж, правда, противно быть воришкой, но у меня нет выхода, мне нужно на что-то кушать…».
… Джовано накинул суконный плащик и тихо пошёл в пустой театр, заметил гримерку уважаемого актёра Бенволио Фатум и решил залезть к нему через окно…
… У юноши запрыгнуть в окно получилось легко, и он сразу же стал искать себе «добычу» по всем расписным позолоченным шкафам и трельяжу, нашёл целый мешочек золотых монет, и только собрался ретироваться с ним в окно…
… Тут сзади кто-то очень крепкий и высокий схватил Джовано больно за руку и выкрутил назад со словами:
– Ах, ты, хитрюга, уже умудрился ко мне в гримёрку залезть, не иначе, как стащить что-то хотел! До чего докатился, а?!! И тебе, Джовано, не стыдно, только честно?!
– Если честно, то нет… – нехотя протянул Джовано в ответ на возмущения Бенволио Фатума, которого без труда узнал по голосу и силе в крепкой руке, – Бенволио, ну, больно же, пусти руку, пожалуйста, я верну сейчас всё, что стырил у тебя в гримёрке. Не надо звать стражу сразу, прошу, позволь мне всё объяснить…
Бенволио, крепкий и высокий красивый мужчина средних лет в напудренном парике после этого отпустил руку Джовано, юноша же сразу вернул артисту его мешочек с деньгами, тихо с пристыженным видом промолвив:
– Вот и всё, что я стырить-то хотел…
Сам же с несчастным видом подумал: «Ну, всё, полное фиаско, если даже Бенволио пожалеет меня и не позовёт стражу, всё равно, ведь скажет господину Бруни, и я вылечу с грохотом и скандалом отсюда опять на улицу. Ох, Господи, прости грехи мои, никак не пойму, за что мне такая бурная на злоключения, беспокойная жизнь, когда я же спокойствие какое-то найду?».
Бенволио с хмурым видом же, заметив пристыженность и несчастный вид Джовано, уже не таким сердитым тоном спросил:
– Ну, что, хитрюга бесстыжий, ты что-то хотел сказать в своё оправдание? Говори, я тебя слушаю, как видишь, даю возможность оправдаться, не зову стражу…
– Спасибо, что проявили сочувствие, просто я же не случайно ответил на ваш вопрос, не стыдно ли мне «нет», потому что, когда голоден, забываешь всякую стыдливость. Я сейчас на мели, и мне не на что было купить покушать, вот я уже и оставил совестливость до лучших времён и полез. Пожалуйста, войдите в моё положение. Моё жалование скрипача в театре господина Бруни всего каких-то жалких сорок пять центов! Всего! И это за такую усердную работу! Вы вот давно на рынок за едой ходили, вы цены на молоко, сыр, хлеб видели, не говоря уж о других продуктах? Как, скажите, можно прожить месяц на эти жалкие сорок пять центов, если большая буханка хлеба стоит шесть центов, маленькая – три цента?! Я не говорю уж про остальное. Я не знаю, почему господин Бруни положил мне такое маленькое жалование, но он сам человек богатый и одет дорого, и с таким, очень заметным лишним весом, видно, что он точно сам рынок не посещает, ему кухарки и купят, и наготовят, что ему не понять таких вещей. И, по-моему, ему вообще всё равно, как живут его подчинённые, я попробовал попросить один раз повысить мне жалование центов на двадцать, так он на меня так накричал, что я больше тему эту не поднимал. Вот и хожу вечно полуголодный, мне на самое главное, на еду не хватает, всё-таки юноша шестнадцати лет. Я пытался подработать слугой, меня не берут никуда, потому что, мол, малой ещё, ничто не умеет, говорят. Уволиться из театра господина Бруни и устроиться в театр, где бы больше платили, я не могу по той же причине, что и подрабатывать слугой. И у меня жалование через неделю, а оставалось всего пять центов! На кусок хлеба только с молоком, на раз покушать, и я так надеялся выручить себя заработать на недельку, выиграв что-нибудь в азартные игры на деньги, сел в кабаке сыграть в фараона, я так пару раз спасал себя от голода. Но в этот раз мне не повезло, и я проиграл даже эти пять центов, и сейчас я голодный, вот и полез в окно. А что мне оставалось делать? – закончил свою тираду Джовано со слезами в огромных нечастых карих глазах.