— Ага, позаботиться об аксессуарах. Надо растянуть удовольствие. Останавливаемся в отеле в последний раз. Теперь будем останавливаться на частных квартирах.
— Ты имеешь в виду кого-то конкретного?
— Нет. Я имею в виду первый дом, который нам встретится на пути. Войдем, постреляем немного и останемся жить.
— Блестяще!
Маню ест шоколад с миндалем, кусая плитку. Надин разложила пушки на постели. Взяла одну, совсем в стиле «вестерн», — револьвер «таурус» с барабаном. Изучает его со всех сторон.
— Этот взорвется и мне всю харю попортит.
Она не знает, как его открыть, играет с ним перед зеркалом.
Надевает наушники и отправляется за журналами, посвященными оружию. Is she pretty on the inside, is she pretty from the back, is she ugly on the inside? Is she ugly from the back?[20]
Она нервничает больше, чем несколько часов назад, поскольку в газетах появились их портреты.
Ощущает себя неуютно в газетном киоске. Листает «Action Guns» и «Журнал для любителей пистолетов и карабинов». Оружие ее никогда не интересовало. Что-то проясняется у нее в голове, дельце обещает быть забавным. Только бы времени хватило. Кассирша предлагает ей пакет, словно она покупает крутые порножурналы.
Она заходит в винный магазин — бутылки выставлены, словно обручальные кольца в ювелирном отделе. Полная продавщица любезно улыбается — она в отличном настроении. Золото почти на каждом пальце, тонко выщипанные брови и огромное вымя в жестком бюстгальтере. Наверное, ей легко дрочить парням своими титьками. Надин покупает виски и дорогое вино из ящиков, проложенных соломой.
Бабки лучше спустить, херово будет, если ее поймают с полными карманами. Она любезно болтает с продавщицей — та отвечает ей взаимностью.
Пока она пакует бутылки, рассуждая о прованских винах, Надин пытается представить себе, как та трахается. Любит ли соленые словечки, всегда ли ей хочется? Она похожа на порочную мещаночку. Жаль, если это ошибочное впечатление.
Они вежливо прощаются.
When I was a teenage whore, I gave you plenty baby, you wanted more…[21]
Кассета останавливается посреди песни, она достает плейер из кармана, чтобы перевернуть кассету. Слышит свист мальчишки: «Вот это плейер!» Она поднимает голову — у него хищная морда. Наглая улыбка, которая должна сводить с ума девчонок. Мальчишка ей нравится. Он подходит и спрашивает:
— Не сочти за наглость, а что слушает столь прелестная девушка?
Он разговаривает с ней как заправский уличный охотник, хотя ему явно еще ни разу не отсасывали. Она вынимает кассету, бормочет:
— Да так, ничего интересного, тебе нужен плейер?
Она сует устройство ему в руки и уходит. Он догоняет ее:
— Спасибо, потрясная штучка… Но вообще-то я хочу угостить тебя кофе.
Она отклоняет предложение, он смеется и говорит:
— Ну и хорошо, что отказалась, у меня нет денег даже на чашку кофе… Я слишком беден, чтобы иметь женщин. Вот в чем моя проблема.
Она возвращается в номер. У нее остался еще один плейер. Три остальных Маню завернула в банкноты, чтобы они не разбились при пересылке, и отослала знакомому парню, которому плеснули в лицо кислотой. Эта скаутская сторона ее натуры заражает Надин.
Глава пятнадцатая
Когда она входит в номер, Маню сидит на корточках в углу. На ней только туфли на шпильках, которые вонзаются в палас. Она внимательно глядит на кровь, текущую у нее между ног, и вертит задом, чтобы везде были потеки. Темно-красные пятна некоторое время остаются на поверхности — сверкающие пурпурные пузыри, — потом впитываются, растекаясь по светлому покрытию.
Надин присаживается напротив, разглядывает тонкую красную струйку, которая с перебоями брызгает из промежности. Иногда видны более темные лоскутки, похожие на сливки в молоке. Маню то и дело запускает в кровь руки, она уже перемазалась до самой груди. «Хорошо пахнет, мне нравится». Потом кричит, ткнув пальцем в груду газет:
— Мерзавцы, эти журналисты. Чушь. Принесла выпить? Отлично. Ты долго ходила, дылда… Я начинаю беситься, когда ты опаздываешь. Тебя не волнует, что я тут насвинячила? Из меня в первый день течет, как из сучки. Правда, в тот же день все и заканчивается. Когда я была девчонкой, то нарочно пачкала все, чтобы позлить мать. Она старой школы — на этом не прикалывается. Могла бы, так вообще месячные отменила. А меня это вставляет. Такое зрелище, блядь, залюбуешься.
— Наверное, твои дружки от этого тащатся?
— Ну, я шалила иногда, мазала кровью в сральнях. Потом заметила, что веселит это только меня. Ты испорченная и смотришь на вещи широко, вот я тебя и не стесняюсь. Но, когда у меня есть парень, из меня так не льет.