Она говорит тихо, спокойным, размеренным голосом. Монотонно, целомудренно и проникновенно. От этого ее слова становятся не столь резкими. Но она ничего не приукрашивает. За этим безликим голосом ощущается металл. Фатима говорит, опустив глаза, но потом вскидывает голову и пронзает взглядом глаза собеседницы. Она проницательна, словно умеет читать в чужих душах, она способна заметить малейшие признаки отвращения или неискренности. Она не судит, не удивляется. Знает, что люди на все способны. Она похожа на мудрую королеву, которая извлекла из страдания невероятное знание и непреодолимую силу. Величественное спокойствие без налета злобы.
Она без страха делится с ними своими бедами. Показывает, что доверяет им. И ничего не боится.
Надин хочет сказать что-нибудь в утешение. Маню не столь щепетильна, она наполняет стаканы и произносит без всякого смущения:
— По крайней мере, ты не притворяешься. У тебя с отцом это было долго?
— Кажется, в первый раз случилось, когда мне было одиннадцать. Мать ушла от нас, родив Тарека. Никто не знает почему и куда. Мы с отцом всегда были вместе, и все произошло естественно, как бы само собой. Помнится, я пришла к нему сама. Мне давно хотелось. Словно чего-то важного не хватало. А когда я залетела, врач меня запутал. Сказал, что сохранит все в тайне. Запутал меня. Я ему все рассказала — он и влез не в свое дело. Думаю, ему просто хотелось развлечься.
Она замолкает и облизывает бумагу, сворачивая косяк. Потом разъясняет:
— Поэтому мне плевать, что вы убивали людей, которых даже не знали. Невинных. Знаю я, какие они невинные.
Маню разрывает малиновую обертку на шоколадке. Выпивает свой стакан и заявляет:
— Самое худшее в людях в наше время — это не то, что у них мозги не варят, а то, что они хотят, чтоб и у соседей не варили. Чтобы никто не оттягивался, а если ты не такой, как все, — жди проблем. Ты часто рассказывала свою историю?
— Нет. Я с тех пор научилась молчать — я усвоила урок. Впрочем, я не часто встречаю тех, кто убивает легавых.
Надин пользуется случаем, чтобы встрять:
— А как у тебя с парнями?
— У меня их не было. Не хотелось.
Маню откидывается на спинку и торжественно объявляет:
— Во блин, наверное, круто делать это с папашей!
Фатима тут же сжимается. Лицо ее замыкается, и она замолкает. Маню наклоняется к ней, шумно выдыхает и добавляет:
— Блядь, видела бы ты моего отца, то поняла бы, почему меня вставила твоя история. Я даже не помню, чтобы этот козел хоть раз меня поцеловал. Этого мудака звали Альфред. Я его дразнила «Альфред-хуя-нет», до такой степени его все это не интересовало. От одной мысли в ужас приходил. Муж моей мамаши. А мою мать, даже если любишь коз, не захочешь трахать, — такой она крокодил. И с головой не в порядке. А потому я с ума схожу от маленьких девочек, влюбленных в папашку.
Она бросает взгляд на Фатиму, наполняет три стакана и говорит в заключение:
— У меня очень мало времени, а потому я в выражениях не стесняюсь.
Недолгое молчание — Фатима расслабляется и спрашивает:
— У вас есть шанс выкрутиться?
— У нас есть шанс провести ночь нормально. Если бы нас засекли, мы бы уже были в курсе. Не стоит гадать, тут все зависит от везения.
— Почему бы не свалить за кордон?
— А на хера? Можно легко влипнуть. Нет уж, коготок увяз — всей птичке пропасть. А потом, что мы там делать будем?
Надин задумчиво произносит:
— И вообще я в заграницу не верю.
Малышка восхищенно восклицает:
— Дылда, да ты уже прешься.
Фатима настаивает:
— Но нельзя же сдохнуть за просто так. Без сопротивления. Просто нельзя.
— Твой братец тоже говорил об этом, — отвечает Маню. — Вы же арабы, нация воинов. Сначала даже думать об этом не можешь. Но потом свыкаешься. Я еще никогда так не оттягивалась. Ясно?
Надин подхватывает:
— Это две совсем разные вещи — ты и мысль, что тебя прихватят. Трудно совместить. Иногда мне даже интересно, о чем я буду думать в тот момент.
Маню начинает хохотать:
— Уверена, будешь думать о какой-нибудь полной херне. Начнешь вспоминать какую-нибудь плешь, вроде того, что не успела на автобус и пришлось возвращаться пешком. Жалкие мыслишки. У тебя кишки расползаются по тротуару, а ты думаешь о белье, которое не успела постирать. Поживем — увидим, но я думаю, так и будет.