Как часто мы слышим это из уст представителей медицины, педагогики, социальной техники. Иоган Мак Кунн говорил, что работа учителя — это сооружение лесов, учитель работает с мыслью, чтобы стать ненужным («Формирование характера»). Очевидно, не для того опытные врачи нередко рекомендуют воздерживаться от всевозможных процедур для больного, чтобы сберечь силы обслуживающего персонала, чтобы сделать поведение этого персонала возможно более экономичным, возможно более бережливым в расходовании запаса собственных сил (хотя и это следует принимать во внимание, особенно в принудительных ситуациях с точки зрения сбережения сил). Причиной этого может быть либо уверенность врача в том, что у предоставленного самому себе живого организма достаточно сил для преодоления недуга, либо врач хочет, чтобы у пациента на будущее выработалась сопротивляемость данной болезни. Однако независимо от тех или других мотивов нижеследующая директива остается выражением девиза довольствования инвигиляцией: не досаждать больному процедурами, дать ему полную возможность отдыхать, не будить его. Конечно, такое указание далеко не всегда можно выполнить путем чистого наблюдения, хотя именно его имеют в виду в том идеальном случае, когда не нужно отгонять от лица больного надоедливых мух, не возникает необходимость закрывать неосмотрительно раскрытые двери, ведущие в шумное помещение, и т.д. Тогда медицинская сестра может сидеть без движения и только наблюдать, не нужно ли в какой-то момент выполнить какое-либо внешнее действие, она может только сохранять бдительность, находиться в готовности. И тогда она осуществляет чистую инвигиляцию не потому, что подопечный больной не подвергается никаким преобразующим его состояние воздействиям, оставаясь в состоянии неподвижности и покоя, но потому, что ухаживающая за больным особа находится в таком именно состоянии, как мы сказали выше.
Здесь уместно разрешить одно возможное сомнение. Можно ли именно чистую инвигиляцию относить к числу активных позиций, особенно по отношению к наблюдаемому объекту? По нашему мнению — определенно можно. Неподвижный, но наблюдающий сторож чем-то существенным отличается от сторожа, который спит на посту. Первый активен по отношению к объекту, над которым осуществляет опеку, второй вообще бездействует, не занимает активной позиции ни к какому объекту. Кто внимателен и готов к внешнему движению, в том играют внутренние направленные напряжения, тормозимые сознанием их избыточности. Такой индивид в принципе не отличается с этой точки зрения от того, кто сдерживает в себе желание нанести коварный удар по оппоненту в горячей дискуссии. А то, что, например, в случае с медицинской сестрой мотивировка поведения доброжелательная, а в случае яростного спора — злорадная, не имеет существенного значения. В обоих случаях субъект внутренне активен, направленно напряжен по отношению к определенному внешнему объекту, настроен динамично к предпринятию внешней акции по отношению к этому объекту, и если так не происходит, то лишь потому, что одновременно действует внутренний тормоз.
Необходимо отличать интервенцию от ингеренции (ingerencji)[26]. Под интервенцией мы понимаем вмешательство в ход данного события или принятие участия в этом событии, оказывая влияние на его ход с помощью внешнего импульса. Ингеренция же — это вообще непосредственное (практическое) участие в данном событии, хотя бы в форме внутреннего напряжения, внутренне тормозимого. Поэтому каждая интервенция, несомненно, является ингеренцией, но не наоборот. Произвести ли интервенцию или ее не производить — это в каждой ситуации зависит от субъекта, который решает судьбу данного объекта. Ингерируем же мы независимо от собственной воли, когда наши действия вплетаются в такую зависимость.
Чтобы представить это себе, достаточно вспомнить пример о поведении артиста на сцене. Он принимал бы участие в спектакле даже в том случае, если бы перестал выполнять внешние движения в соответствии с указаниями режиссера и остановился неподвижно. Бывают такие ситуации, в которых qui tacet, clamant (молчание является криком), например когда молчит свидетель после заданного ему вопроса судьи, а его молчания достаточно для свидетельствования. Добавим, наконец, что ингеренция по отношению к данному объекту нередко проявляется даже в то время, когда вмешивающийся индивид не переживает никаких напряжений, сознательно направленных к тому объекту. Допустим, что свидетель молчанием ответил на вопрос судьи, затаив таким образом информацию, а это утаивание повлекло за собой определенные правовые последствия для третьей личности, неизвестной свидетелю и безразличной для него, личности, о которой свидетель не думал. Разумеется, не может быть никакого сомнения в том, что в подобном случае этот свидетель своим поведением вмешался в ход событий, касающихся третьей личности. Вот и все, что, пользуясь случаем, следовало сказать для разъяснения различия понятий интервенции и ингеренции.
26
Польское слово ingerencja в дословном переводе означает «вмешательство» (от латинского ingero — вношу, ввожу). Т. Котарбинский использует это слово в обобщающем праксеологическом значении (как понятие, включающее не только активные, но и пассивные формы вмешательства, а также более широкое по охвату, чем термин «интервенция»). —