Единственным эквивалентом, который я, как европеец, нахожу для этой идеи потенциала, может служить пример из области механики – то, что она определяет как «потенциальная энергия». Следует помнить, что речь идет о физических, а не об этических терминах, – о таких, как научная теорема, например, как теорема о кинетической энергии, а вовсе не о правилах поведения. Доказательством тому служит образ, которым завершается описание стратегии: «Тот, кто опирается на потенциал, содержащийся в ситуации, использует в сражении своих людей как бревна или камни, заставляя их катиться. И бревнам и камням свойственно оставаться неподвижными на ровной поверхности и катиться по наклонной плоскости: если они круглые, они катятся, в противном случае движение отсутствует; потенциал войск, которыми умело пользуются в сражении, можно сравнить с натиском круглых камней, когда они катятся вниз с горы». Наклонная плоскость служит здесь образом естественного устремления, результата сложившегося соотношения сил, которое стратег умело использует во время боевой операции: успех достигается как бы сам по себе, спонтанно; как подчеркивают комментаторы, он неотвратим и дается «легко».
Не следовало бы, впрочем, ограничивать потенциальную энергию ситуации этим единственным полем деятельности. Дело в том, что ее традиционно рассматривают более широко, в частности, в трех аспектах, тесно связанных между собой (Ли Цзин): 1. Как нравственный потенциал: «Когда полководец не страшится смерти, а воины счастливы сражаться вместе с ним, они рвутся в бой и несутся как ураган»; 2. Как топографический потенциал: когда проход узок и войско зажато так, что «один человек может охранять это место и тысячи не смогут пройти»; и наконец, 3. Как потенциал, заключенный в «адаптации»: когда можно воспользоваться усталостью или расслабленностью противника, когда он изможден жаждой и голодом, когда «его передовые пункты рассеялись, а арьергард еще только форсирует реку»... Во всех этих случаях, тот, кто умеет пользоваться ситуацией, может добиться легкой победы. По словам одного из комментаторов, здесь «малыми усилиями» можно добиться «большого успеха».
В древних трактатах по стратегии авторы не колеблясь рекомендуют использовать такие источники успеха, иногда доходя до крайностей, рискуя даже шокировать читателя. Ибо для увеличения потенциальной энергии ситуации китайский стратег опирается не только на то, что может оказаться неблагоприятным для противника (в плане топографии или состояния войска); он еще и организует ситуацию таким образом, чтобы его собственные войска дошли до такого состояния, когда они сами станут «рваться в бой». Для этого достаточно создать для них такую ситуацию, в которой перед лицом опасности им не оставалосьбы ничего другого, как сражаться изо всех сил, – чтобы выжить (Сунь-цзы, гл.11, «Цзю ди»). Для этого полководец начинает битву только в «гиблом месте», то есть после того, как его войска достаточно далеко продвинулись на территорию противника; как если бы он заставил их подняться достаточно высоко, а потом «убрал лестницу»: пути к отступлению отрезаны и приходится драться насмерть. Таким образом, военачальник не требует от своих подчиненных, чтобы они были мужественны в смысле некой врожденной доблести. Просто в конкретной ситуации он ставит их лицом к лицу с такой опасностью, что им нельзя не быть мужественными, – хотя бы и вопреки их собственной воле. Верно и другое: когда враг отступает и у него нет другого выхода, кроме как сражаться насмерть, полководец должен сам открыть перед ним лазейку для спасения, дабы тот не сумел развернуть свою боевую мощь.
[Макиавелли в своем «Искусстве войны» тоже говорит об этом: «Иные полководцы убеждают солдат в необходимости сражаться до конца без иной надежды на спасение, кроме как победа; это самое мощное и самое надежное средство, чтобы солдаты стали сражаться ожесточенно» (IV) Верно и другое: «Никогда нельзя доводить противника до отчаяния. Этим правилом пользовался Юлий Цезарь в войне против германцев: когда он видел, что необходимость победить или умереть придавала им новые силы, то открывал врагу проход и предпочитал преследовать его, а не добиваться победы на поле сражения» (VI). Но Макиавелли ограничивается лишь этими замечаниями и не приводит доводов для их обоснования. Китайская мысль здесь делает предметом размышления то, о чем западная стратегия говорит лишь мимоходом.]