В этом месте я, как и многие другие, спрашиваю себя, откуда мог бы Змей получить такую информацию, даже если он был «хитрее всех зверей полевых»; но и такое чрезвычайно искусное указание в Библии не должно отвлечь нас от еще одного вопроса: откуда могло вдруг родиться это понятие — хитрость. Ведь о хитрости до сих пор не было речи, потом мы ведь все еще находимся в Раю, а там могут быть только мир и гармония, а отнюдь не хитрость,«поскольку она не вписывается ни в понятие гармонии, ни в понятие мира, иначе, наверное, это был бы не Рай, а все что угодно, во всяком случае, что-то иное. Если же в таком Раю нужно было еще и работать, тогда, конечно, и хитрость вкупе со Змеем могла бы притаиться где-нибудь в заброшенном закоулке Творения[18], чтобы в нужный момент выйти на сцену и произнести свой текст, но в точности мы этого не узнаем.
Разве не кроется пропаганда зачастую именно в умолчании, ибо нам ничего не говорят о том, что Змей[19] обладает прежде всего тайным знанием, он является знаком жизни, это зверь двойственной природы, зверь земных глубин, откуда приходят и ядовитые газы, и живительные источники, мечты и пророчества, вулканы и сокровища, и именно так, а не иначе создан Змей Богом. Именно об этом определенные круги, которые мы не будем обозначать конкретно, не желают говорить, но когда-то сказать об этом придется. К тому же только в Змее таилась свобода, не в мулах и не в воробьях, которые не сказали ни слова Еве, не говоря уже об Адаме, хотя, возможно, они тоже знали то, что знал Змей, но только Змей открыл людям возможность выбора, которая до этого была спрятана Богом в самом потаенном уголке Рая, куда люди еще не добирались. Потому и говорят о Змее, что он был ничем иным, как гусеницей Богини рассудка, которая, собственно говоря, была блудницей и должна была позднее развернуться в духовном облике людей, но, к сожалению, люди вкусили лишь кусочек плода от Древа познания, поэтому на их долю выпало лишь немного рассудительности. С тех пор люди ищут остальное и не могут найти до сей поры. Когда люди все-таки отведали плода, пусть даже и маленький кусочек, то они увидели, что и в них действует божественная сила, и они отвернулись от Творца своего, поскольку решили, что Он им больше не нужен.
Чего мы, помимо прочего, также не узнаем, даже из намеков, так это мотивов, которые побудили Еву вкусить от плода Древа познания, так что нам остаются только догадки и рассуждения, и сам я мало что могу сказать по этому поводу, так как был занят в другом месте и обо всей этой истории узнал лишь позднее. Может быть, это было пристрастие к лакомствам, которое так часто и охотно приписывают женщинам, что в это почти можно поверить? Я, правда, не участвую в таких абстрактных построениях[20]. Мыслить? Абстрактно? «Sauve qui peut!» (франц. Спасайся, кто может! — Прим. пер.), — говорю я в таких случаях. Общее пристрастие женщин к лакомствам выражается только в пристрастии к нуге, и по этому признаку можно отличить женщин от мужчин, которые предпочитают марципан, но в нашем случае речь шла только о скромном фрукте, яблоке или фиге (причем неизвестно, был ли этот фрукт действительно сладким), а не об этом чудесном продукте человеческого гения[21].
Или Ева стала жертвой моды, т. е. Змей хитростью вбил ей в голову, что в этом сезоне можно вкушать исключительно плоды Древа познания Добра и Зла; но и такое представление о предрасположенности женщины к сумбуру и капризам моды мы должны извлечь опять же из великого моря абстракций, а это нам ничего не даст. Может быть, мы должны согласиться с тем, что Ева, как женщина всех женщин, поддалась чистому любопытству, за что я не стал бы ее порицать, ибо Любопытство является, в конце концов, умной дочерью Сладострастия, и ей я готов все простить. Вполне возможно, что Бог не проявил понимания этого обстоятельства, ибо Он всегда очень скупо обходился со своим знанием и ревниво относился к любому, кто хотел стать с ним на равных.
18
Действительно, в каббалистической «Книге Творения» (Сефер Йецира) говорится о небесном Змее, который изначально обретался вне священного округа, т. е. Рая, и имел задачу способствовать оттуда произрастанию и размножению. Согласно такой концепции, Зло до тех пор не представляет проблемы, пока оно находится в отведенном ему месте, а именно снаружи. Грех состоит в том, что Змей по неизвестным причинам проникает в Рай и, тем самым, попадает в место, где его не должно быть, ибо он не создан для этого. Поэтому Зло лишь тогда становится истинным Злом, когда оно попадает туда, где быть не должно. Таким образом, Адам (или Ева) не вызвали Зло, а только обеспечили ему вход в Рай, что уже достаточно скверно, но все-таки требует другой оценки. Иначе говоря, ничто не может быть Злом, пока оно остается в отведенном ему месте. Зло представляет собой, стало быть, то, что (или кто) нарушает порядок вещей, это Дьявол, смутьян и возмутитель. Однако о том, каков правильный порядок вещей, можно иметь различные представления.
19
Не во всех культурах, и в том числе не в иудейско-христианской культуре, Змей является символом Зла. Например, посох Моисея, который он несет как символ своей власти, имеет форму змея, что определено самим Богом (Исх. 4:1–5).
20
Здесь Дьявол эксплицитно ссылается на высказывание Гегеля, который в 1807 г. написал об этом работу «Кто мыслит абстрактно?». В ней говорится: «Мыслить? Абстрактно? — Sauve qui peut. […] Кто мыслит абстрактно? Необразованный человек, а не человек с образованием». В другом месте Гегель пишет: «То, что называют здравым человеческим рассудком, довольно часто является очень «не здравым». Здравый человеческий рассудок содержит максимы своего времени».
21
Марципан и нуга представляют собой на самом деле высочайшие изобретения человеческого гения, эти лакомства изготовляют из миндаля, сахара и орехов сложным и трудоемким способом. Марципан впервые пришел с Ближнего Востока, скорее всего, из Персии. Название этимологически не связано с понятием «marci panis» («хлеб Марка», святого покровителя Венеции), а происходит от «maulhaba» или «mauthaban», что с арабского языка переводится как «сидящий король». В Средневековье марципан ценился очень высоко и подавался к столу как особое блюдо во время заседаний рейхстага или на княжеских свадьбах. Вплоть до Нового времени он считался средством, возбуждающим половое влечение, а о его непосредственном воздействии на свинью написал Якоб фон Гриммельсгаузен. В этом смысле легенда о том, что марципан был изобретен в 1214 г. монахинями в Толедо, кажется не слишком убедительной. Нуга имеет еще более древнюю историю, чем марципан, и была известна еще древним грекам: Название происходит от латинского «nux», что значит «орех», и указывает на важнейшую составную часть этого лакомства, а именно — на грецкий орех или лещину. Для белой нуги, распространенной на Востоке, вместо какао берут взбитые сливки, что делает ее более мягкой.