Но поскольку в моем мире людей больше, чем золота и денег, то они отнимали богатства друг у друга, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Об истиной задаче, стоящей перед людьми, никто больше не думает, никто не желает совершенствовать мой мир, ведь, используя деньги, можно получить власть над другими людьми или удовольствия, но никак не Совершенство, ибо там, где деньги становятся мерилом всех вещей, там процветают пустяшные и никому не нужные искусства, служащие лишь пресыщенной и развращенной элите[271], и совсем не остается времени, чтобы сделать мир таким, каким он должен быть.
Приведу пример. Итак, было время, когда люди снова начали разведывать мир; они построили большие корабли, сели на них и отправились в плавание по морям. Некоторые корабли добрались до цели, но не все. Люди не испугались, равно как не испугались они и неизвестных страшилищ, и варваров, а меньше всего — язычников. Наконец-то, как мне показалось, люди осознали, что мир нужно познать, чтобы понять, ибо для людей не существует того, что нельзя пощупать руками. Так в свое время они не соблюли Божий завет не трогать плодов райских деревьев, а что случилось потом, так это всем известно. Раз люди уже из-за одной-единственной ошибки были выброшены в мой мир, и Создатель посоветовал им ждать спасения, то я полагаю, что это была отличная идея — заняться в «перерыве» исследованием их нового отечества, даже если оно казалось нелюбимым убежищем.
Итак, я радовался по поводу того, что они заново обнаружили в себе любопытство и стали размышлять о новом, независимо от того, находилось ли это новое на расстоянии одного десятилетия или одного континента[272]. Скажу больше, это был тот самый момент, когда люди находились ближе всего к своему истинному предназначению, ибо они приблизились к тому, что делает человека человеком и отличает его как от Бога, так и от животного, так как Бог ничего не ищет, ибо давно уже все нашел, а животное ничего не потеряло из того, что ему следовало бы искать. Но что могли бы люди обрести или познать в ходе их поисков в мире? Все! Сначала они бы удивились многообразию мира, затем смиренно любовались им и, наконец, поняли бы, что они сами являются частью этих безграничных возможностей, что они брошены не в пустынный и тусклый мир, где царят страдания и смерть, а в цельный Космос, полный красоты и возможностей, который положен им под нос.
Ах, если бы люди раскрыли глаза и распахнули разум, но они оставались тупыми и закрытыми и искали только денег в этом мире, что само по себе не имеет ценности, так как ими не утолишь ни голода, ни жажды. Однако идол Мамон установил цену на золото, и люди взалкали его и не желали от него отступиться, даже если при этом они в одно мгновение могли разрушить то, что другие создавали в течение всей жизни. Мне было бы трудно найти мерило моей печали и разочарования в людях, когда я заметил, что они в своей наглости и заносчивости натворили в моем мире. Только я и мой старый добрый друг Смерть имеем право исполнять вечный Закон необходимого Небытия, никто другой, тем более человек, в своем безумстве, такого права не имеет, ибо что он может знать, какую роль играет растение или животное в моем алгоритме, или камень, или речной поток, коль скоро я уже передвинул целые континенты, чтобы стало лучше в этом мире.
А разве человек никогда не задумывался, сколько труда и усилий нужно вложить, чтобы создать культуру, которая существует дольше, чем длится человеческая жизнь? Разве можно быть окончательно уверенным, что не эта культура, разрушенная мечом и словом, принесла ключ к воротам мудрости, который позднее будут искать несколько поколений, предаваясь отчаянию, но который утерян навечно? Уж не идол ли Мамон возместит этот ущерб? Нет, он давно уже оглох от собственного смеха.
Я за это время уже освободился от иллюзий, я ничего уже не жду от людей, которые с потрохами отдались Мамону, и людям я об этом говорил достаточно часто, но сколько ни звони во все колокола о своей мудрости, лавочники на рынке заглушат все звоном пфеннигов[273]. Сейчас я заявляю в последний раз, а если никто не хочет слушать, пусть так и будет: безудержная суета торговли, ненасытная жажда наживы и, как следствие, расслабленность и любовь к уюту ведут к тому, что любая личная услуга в деле благополучия моего мира будет заменена деньгами. Люди жертвуют частью своих заслуг, чтобы беспрепятственно служить идолу Мамону.
Я говорил людям, давайте деньги, и вам заплатят цепями, ведь слово «Geld» (нем. — «деньги») — рабское слово[274] и непригодно к тому, чтобы сделать из человека Человека. Я лично никогда не мог понять, чем гордится род людской, ведь люди так мало сделали, чтобы действительно способствовать усовершенствованию этого мира. Даже если я приму этот всплеск эмоций, поскольку люди так горды своей гордостью, то вот тут человек и становится человеку волком, и даже если я скажу, да пусть гордятся, только не деньгами и золотом, ибо ничто так не унижает человека, как такая гордость[275]. Там, где правят деньги и приносятся жертвы идолу Мамону, оттуда бегут в страхе любые проявления красоты и культуры, и только шлюха Рассудок издевательски хохочет им вслед. Я же хочу ночью подстеречь этого торгаша и смело разорвать узы бедной красоты, которую они, как рабыню, ведут на рынок[276].
271
Аналогично Дьяволу высказался английский философ Томас Мор в вышедшей в 1516 г. «Утопии», где он описывает идеальное государство и идеальное общество, однако его сограждане так и не послушались его.
272
Люди искали лучшего мира сначала в другом времени, как греки, так и евреи, причем помещали они этот лучший мир к началу Космоса. Считалось, что идеальное, предначально райское состояние — «золотой век» — стало, неизвестно по каким причинам, ухудшаться. Христианство, которое также исходит из этой предпосылки, обещает, во всяком случае, что в конце времен это состояние будет восстановлено на вечные времена. Первые утопии Нового времени («Утопия» Мора, «Город Солнца» Кампанеллы), напротив, искали лучший мир в рамках этого мира, но в каком-то другом месте, который сильно отдален в пространстве, но вполне достижим. В этом смысле экспедиции и путешествия явились поисками такого совершенного места — El Dorado, — которое, несмотря на все усилия, так и не было найдено. Более поздние утопии вновь переносились во время (Морсье, «Год 2440»).
273
В такой оценке с Дьяволом был солидарен Жан Жак Руссо в своем вышедшем в 1762 г. трактате «Общественный договор».
274
В своем стремлении узаконить свое собственное мнение Дьявол вновь обращается к Кьеркегору, который очень похоже высказался на эту тему в своей книге «Или-или».
275
Дьявол здесь вновь совершает заимствование у Фридриха Ницше, на этот раз из «Несвоевременных наблюдений».
276
Здесь Дьявол цитирует Иосифа фон Эйхендорфа, стихотворение которого начинается словами: «Это — страна, где филистеры на троне, где разъезжают лавочники и покрывают пылью зелень, любовь мудра и сама торгует чепчиками — Господи, как долго будешь сохранять это отродье!»