Но речь, собственно, вот о чем: никогда не производился опрос всех этих планет, в частности на тему, что могло бы возникнуть на них, если бы их просто оставили в покое. Вспомним о том, что здесь, сразу же после того, как все это началось, жизнь обходилась, по меньшей мере, без кислорода[42]; но потом Каин убил Авеля, и кислород распространился по всем землям и водам, и лишь в темных глубинах морских и бурлящих недрах вулканов живет традиционным способом еще пара бактерий древнего вида и чувствует себя вполне хорошо. Разве можно знать, какие непредсказуемые формы разума, культуры и религии они могли бы развить, если бы их не умертвили так рано? Нет, этого никто не знает, и даже я, поверьте, имею об этом лишь смутное представление. Но перед началом все еще было возможно, я подчеркиваю — все, ничего нельзя исключить, и никто не может измерить невозвратимые потери, не может даже Бог, Который обычно знает все.
В том хаосе возможностей существовало еще бессмертие, без необходимости предварительно вкушать плоды от Древа жизни, ибо смертность приходит лишь вместе с жизнью, а жизнь приходит вместе с реальностью; стало быть, тот, кто хочет реальности, должен точно так же принимать в расчет смерть, как и другие границы бытия. Таким образом, можно с полным правом сказать, что только тот может созидать, кто готов к отказу, ибо отказ есть великий и подлинный трагизм этого мира, не только моего творения, но и творения, которое возникло от Бога, как струится свет от Солнца[43]. Это — вечная вина любого творца, который, однако, должен отвечать не перед сотворенными им созданиями, так как они суть его слуги повсюду и навеки, а перед всем тем, чего он не создал, хотя и имел на это право. Я же могу только радоваться, что не слышу постоянных жалоб и криков, поскольку большинство вещей чувствует себя вполне приемлемо в Космосе возможностей и довольно этим. Там и тогда все было, собственно говоря, по-другому: можно было одновременно находиться повсюду и лицезреть зеленые розы и черные тюльпаны, хотя должен признаться, что меня лично цветы и в те времена оставляли равнодушным, и я лично не знаю, что с ними можно делать, кроме как разжигать сладострастие, но такое случается крайне редко.
Бог, напротив, всегда чувствовал особую привязанность к растениям в общем и к деревьям в частности, о чем можно судить хотя бы уже потому, что их Он создал первыми, после того как отделил воду от суши, и позднее в Раю именно деревья играли особую роль; это мог бы быть и «Еж познания», иглы которого нельзя ломать, или «Улитка жизни», которая в тонком соусе с чесноком и специями могла бы подарить всезнание и даже вечное бессмертие, во что многие люди и сегодня неколебимо верят и в результате одаривают такой вонью изо рта, что не знаешь, куда деваться. Но нет, это были именно деревья, которые были Богу особенно дороги, возможно потому, что никогда не пререкались и не грешили, а не еж и улитка, даже если их способности ко греху сильно ограничены. Разве не растениям в общем и не деревьям в частности дозволено было остаться в саду Эдемском, в то время как все прочие формы жизни должны были последовать за человеком, и разве не поставлен херувим у райских врат, чтобы охранять растения и деревья?
Можно спросить, а что это вообще был бы за сад, если не было бы в нем растений, однако в Киото, в далекой Японии[44], мы находим целый сад, состоящий из 15 больших камней и такого множества мелких, что никому еще не удавалось их пересчитать, а если кому и удавалось, то он забывал это число, так как оно настолько велико, что понадобилась бы целая жизнь, только чтобы его выговорить, так что необходимо принять решение — считать или говорить. Монахи монастыря с садом, состоящим из пятнадцати больших камней и множества мелких, с достоинством смирились со своей неудачей, как им и подобает, ибо день за днем считают они камни, хотя знают, что в этом они никогда не дойдут до конца, как и их ученики, и ученики их учеников, равно как и их предшественники, и предшественники их предшественников, не делая из этого проблемы, так как в той стране неудача есть добродетель[45], но только если побуждающий повод был достойным, но об этом можно узнать лишь тогда, когда все мероприятие уже закончится неудачей. Этот сад находится к тому же в Японии, а не вблизи Евфрата и Нила, где, по нашим предположениям, может находиться сад Эдемский, так что опыт японских монахов нас ничему научить не может, а посему не будем больше говорить об этом.
42
Даже если подавляющее большинство живых существ на Земле в той или иной форме нуждаются в кислороде для продолжения жизни, имеется целый ряд анаэробных живых существ, которые неплохо чувствуют себя и без кислорода, в основном это низшие организмы, некоторые из них живут не только вблизи вулканов и гейзеров, но и в довольно банальных местах, например, в теле человека (в кишечнике или деснах), где они своему невольному хозяину могут доставить немало неприятностей.
43
Вопрос, как творил Господь, каков был Его modus operandi дискутируется давно и широко, но никогда не был разрешен до конца, так как вступил в этот процесс на относительно позднем этапе и не мог узнать, что происходило ранее. Таким образом, остается неясным, совершил ли Бог сознательно Творение как акт Своей воли или же акты Творения как эманации проистекали из Него бессознательно и неуправляемо. Иудейская каббалистика, придерживаясь представления о совокупности 10 сефирот, склоняется ко второму предположению. Это не сделало бы процесс и его продукты менее впечатляющими, но тогда с еще большей остротой ставится вопрос о том, существовал ли Божественный план и какую роль играет в нем человек.
44
Сад в Киото, о котором идет речь, это сад Рёандзи, наверное, самый знаменитый дзен-сад в Японии. За последнее время исследовательская группа Киотского университета, после многолетних исследований, в 2002 г. выяснила, что смысл камней и их расположения в саду изображает дерево, созерцание которого способствует обретению наблюдателем покоя и расслабленности.
45
В японской культуре сильно развиты тенденции судить поступки человека не по их результату (и потому в сомнительных случаях пренебрегать методами, которыми они были достигнуты), а соизмерять их с преследуемыми целями, намерениями и мотивами. Ценится чистота мотивов, искренность — макото, так что неудача не ставится в вину, если мотивы оставались достойными. При этом само понятие «искренность» далеко выходит за грани западного понимания и включает в себя поиск существенного и особенного, скрытых за внешними обстоятельствами мира. В этом смысле японист Эйвен Моррис говорит о «достоинстве неудачи».