Вот каков был мой план: я создавал не конкретно вещи, а разработал алгоритм, на основе которого функционирует все в этом мире; физике, химии, биологии я дал законы и правила и достаточно времени, чтобы они сами развивались и достигали совершенства, учась на своих ошибках, поскольку у меня не было ни сил, ни способности заботиться обо всем всегда и повсюду. Откровенно признаю, что у меня к тому нет настоящего желания, ибо я никогда не испытывал тяги к профессии учителя, особенно в тех бесчисленных положениях, когда ученик не очень-то поддается обучению, а природа, равно как и человек, к сожалению, относится именно к этой категории. Придется понять, что с моей стороны это было прямо-таки гениально, — создать такой алгоритм, можно даже сказать эволюцию, которая своими силами стремится к совершенству. Правда, такая система, при всех ее неоспоримых преимуществах, имеет, к сожалению, огромный недостаток: проходит довольно много времени, прежде чем появляются те самые результаты, которых с нетерпением ждут.
Бог, стало быть, решил создавать готовые, совершенные продукты, я же представил свое творение в виде процесса и вовлек в него страсть, то есть неутолимое желание всех вещей распространяться во всех направлениях и развиваться. Бог является властелином Бытия, я же — властелин Становления. Начатое мною в одном определенном месте (ибо мне не хотелось раньше времени привлекать внимание Бога к моим проектам) создание единства всех вещей должно было со Временем, моим лучшим союзником, прийти к завершению, даже несмотря на то, что пути к этому могут показаться запутанными и трудными, ибо можно доверять случаю, но нельзя все время ждать его. Во всяком случае, я постарался заранее продумать как можно больше из того, что я мог бы включить в мой алгоритм, но не всегда можно быть готовым ко всему, нужно и вещам дать идти их собственным ходом.
Вот так я и дал вещам свободный ход, я принес в этот мир свободу и не только для людей, но для всего, ибо в моем творении «Еще-Не-Существование» почти столь же важно, как и «Существование», и люди сами должны решать, что из существующего им под силу претворить в жизнь в один прекрасный день в этом мире. Со смирением и покорностью хочу указать на то, что именно мой мир отличается от мира Бога: Бог создал совершенный мир, Свой мир, но это и есть то единственное, что мы имеем в остатке[55], а здесь важна категория совершенного вида, ибо с того времени мир движется дальше по моим правилам; кто может действительно согласиться с тем, что Бог и сегодня еще продолжает творить?
Естественно, и я иногда мечтал написать сценарий, по которому следовало бы раз и навсегда устроить этот мир, и из-за своего честолюбия я бы, конечно, взял на себя режиссуру и отбирал бы исполнителей до тех пор, пока не нашел бы достойных, и я мог бы быть очень педантичным во всем. Тогда на мне лежала бы и вся ответственность, от которой я никогда не смог бы отделаться, даже если бы все исполнители были такими же дилетантами, как и всегда. Ну как я мог бы оставаться довольным глупыми представлениями людей, которые умудрились не справиться с поистине образцовыми условиями Рая и споткнулись о первую же веревку, натянутую на их пути. Сегодня я уверен, что через самое короткое время я бы полностью отчаялся и, возможно, капитулировал бы перед людской природой, вот так же в гневе Господнем чувствовалась изрядная толика безропотного смирения, когда Ему стало ясно, как именно человек из-за единственного куска пресловутого плода одним ударом нарушил все Его прекрасные планы.
Как бы то ни было, чувства Бога меня волнуют, и я не прельстился тем, чтобы взять на себя больше ответственности, чем необходимо, поэтому свободу человека делать что-либо или бездействовать можно было бы принять за леность творца, если бы для нас как творцов и метафизических существ не было ничего важнее и интереснее, чем каждую минуту заботиться о судьбе мира и людей, и потому для нас действует другой вид эффициенции, т. е. степени эффективности, измеряемой масштабами, которые неизвестны в этом мире и не могут быть судимы людьми. Не хватало только, чтобы мы должны были терпеть критику людей, а они разбирали бы наше творение по косточкам и давали изящные оценки в зависимости от их вкуса и моды; сегодня им небо было бы чересчур синим, поскольку в моде иной цвет, а завтра они возжелали бы иметь еще один пол по собственному произволу.
55
Вопрос о том, существует ли т. н. запасник, например, технических идей, обладает высочайшей политической и социальной релевантностью. Если принять наличие именно такого запаса, то человек в любом случае свободен в поиске вопросов, которые он хотел бы поставить перед техникой, но не в поиске ответов, поскольку они все равно являются не чем иным, как составными частями этого запаса. Таким образом, изобретатель становится обретающим техническое решение, что приводит к выводу о том, что бессмысленно пытаться воздействовать на техническое развитие с помощью политических, культурных или общественных мер. Техническое развитие перестает быть свободным и становится ограниченным и фиксированным благодаря тому запасу, заранее заданному порядку технических идей. Техническому развитию присущ тем самым высокий уровень собственной динамики, и человек не может от нее освободиться, и вынужден приноравливаться к ней, ускоряя или задерживая степень своей научной активности. Для формирования техники принятие существования мира технических идей имело (и имеет) определенные последствия: это дало толчок к возникновению инженерно-научного понимания, которое опирается не на категории Добра и Зла в качестве выражения возможностей выбора решения и моральной ответственности, а мыслит в категориях «правильно» и «фальшиво». Тем самым делаются попытки выразить, что техника и инженерные науки не могут быть оценены с точки зрения морали и на базе «ценностей» и «интересов». Такой взгляд на технику подразумевает, что ее ценность, по словам немецкого философа Фридриха Дессауэра (середина XX столетия), «вытекает из существа самой техники и заключена в идеальном «бытии» технических предметов».