Я покончил с едой, встал из-за стола, подошел к хозяину и попросил его предоставить мне отдельный кабинет внизу на первом этаже, на что он, не колеблясь, согласился. Его глаза горели от любопытства, и я пообещал ему, что он будет первым, кому я расскажу по окончании беседы все подробности, и это его явно обрадовало. Оба незнакомца внимательно и заинтересованно наблюдали за нашей беседой и сразу же заметили мой жест, приглашающий их следовать за мной в кабинет. Я отправился вниз, не заботясь больше о них, в полной уверенности, что они последуют за мной. Однако прошло немало времени, и я начал сомневаться в своем плане, но тут раздался стук в дверь, и в комнату вошел совершенно незнакомый человек, который тут же захлопнул за собой дверь.
Очевидно, на лице у меня было удивленное, если не чрезвычайно глупое, выражение, потому что он извинился и сказал, что его должны были известить и доставить с другого конца деревни. Стало быть, я был прав в своих предположениях: речь идет действительно о целой группе незнакомцев. Сознаюсь, первое удивление уступило место удовлетворению. Мой собеседник хотел продолжать, но в это время в дверь постучали, и я был почти готов к тому, что в дверь сейчас войдут остальные члены группы. Но это был всего лишь хозяин, который хотел принять у нас заказ. Мужчина вопросительно посмотрел на меня и предложил распить бутылку вина. Я отклонил это предложение и удовлетворился чашкой кофе с молоком и минеральной водой. Что бы со мной ни приключилось, я хотел остаться по возможности трезвым, чтобы не упустить чего-либо существенного. Мужчине такие соображения были, видимо, чужды. Он заказал для себя пол-литра вина и спросил, можно ли в это время дня получить какую-нибудь еду, хозяин тут же заверил его в том, что это безусловно возможно, ибо он многое отдал бы за то, чтобы как можно чаще входить в полуподвал во время нашей беседы, поднося еду.
А я тем временем получил возможность более внимательно разглядеть своего собеседника: это был скорее пожилой мужчина, высокий, стройный и ухоженный, что не позволяло оценить с достаточной точностью его возраст. Я, во всяком, случае, предположил, что его волосы потому были безукоризненно седыми, что он их регулярно красил самым тщательным образом, но это было только предположение, денное, вероятно, раздражением оттого, что он принадлежит к группе незнакомцев, нарушившей мой покой. Больше о нем сказать было нечего. Он ничем особым не выделялся, разве что без акцента говорил по-немецки, употребляя в речи множество книжных слов. Однако это делало течение его речи приятным, к тому же у него был глубокий и мягкий голос, от умиротворяющего воздействия которого я никак не мог отделаться.
То, что он рассказал мне тогда, показалось мне в то время не таким странным, как сейчас, когда по прошествии времени я записываю по памяти те события. Он начал говорить, когда мы еще ожидали еду и напитки, и не прерывался до тех пор, пока нам не подали еду. Будучи, очевидно, голодным, он тут же торопливо принялся за еду, при этом он преломил хлеб в такой манере, которая напомнила мне что-то давно забытое, но что именно, я никак не мог осознать.
Сначала он довольно многословно извинился за бесцеремонное вмешательство в мою частную жизнь, чего в нормальных условиях он обычно не допускает. Однако обстоятельства и страшный цейтнот не оставили ему другого выбора. Он (на самом деле при изложении событий он выбрал безличную форму) узнал о том, что в мои руки попала некая рукопись, которую я, наверное, с большим трудом превратил в более или менее читабельную книгу, и которая в настоящее время подготавливается к печати в одном из издательств. Я кивнул в ответ и не видел повода исправлять его, хотя первоначально речь шла не о рукописи, а о нескольких дискетах, что на первых порах не имело решающего значения для дальнейшего ведения разговора. Он очень заинтересован в оригинале, так как последний срочно понадобился для проведения научных исследований.