Со всей осторожностью хотел бы добавить, что люди ни разу еще не смогли договориться, как именно должен выглядеть мир в самом лучшем варианте, должны ли все люди быть равными или благородные избранники должны господствовать над всеми, должен ли один народ править другими, и какой именно народ благословен будет перед другими во славе или в страдании. Я также не хочу умолчать о том, что в таких спорах люди чаще и значительно результативней разбивали друг другу головы, чем по какому-либо иному поводу. Ибо что одному рай, то другому — ад; наверняка, в Вавилоне вместе с языками перемещались навечно и мысли человеческие, что совсем не удивительно, ведь язык — это единственный вид и способ человеческого мышления вообще, а кто говорит на другом языке, тот, стало быть, и думает по-другому, а коль не действует слово, то помогут кулаки, но об этом разговор впереди.
Что, однако, люди никогда и ни в коем случае не обсуждают, хотя поначалу я делал множество попыток втянуть их в дискуссию на эту тему, так это то, что именно этот мир однозначно и бесповоротно плох сам по себе, и что он (конечно, мир, а не сами люди) должен быть немедленно и принципиально улучшен. Считается, что на это есть узаконенное право, которого можно требовать с возрастающей навязчивостью и категоричностью от любых властей, какими бы они ни были: боги, монархи, выборное правительство. Такие требования не сопровождаются никакими обязанностями, вкладами и достижениями и не выводятся ни из чего другого, кроме как из простого факта существования человека. Для этого придумали даже специальный термин — естественные права, которые якобы принадлежат каждому человеку от природы и не могут быть отторгнуты в дальнейшем, хотя он ничего не делает для их сохранения, кроме того, что агрессивно выдвигает все новые и новые требования. Это достаточно скверно, но еще хуже, когда появляется достаточное количество людей, которые подбадривают и укрепляют других в их несоразмерных и наглых притязаниях, хотя сами отлично понимают суть ситуации.
Между тем я полностью уверился в том, что люди должны быть недовольными, чтобы вообще чувствовать и осознавать себя людьми; и я уверен в этом не только потому, что с самого начала мог наблюдать людей, чтобы, в конце концов, утвердиться в том, что они в сущности своей нисколько не изменились. Я уверен в этом потому, что опыт с историей «улучшенного человечества» со всей неопровержимой отчетливостью показывает, что только недовольство дает им силу и повод и для величайших, и для позорнейших деяний» Недовольство является плодотворной чертой человеческого характера, оно дает прямо-таки неисчерпаемую энергию, которая ежедневно толкает людей к новому, и никогда и ни за что не оставит их в покое, вот это-то и есть собственно наказание, которое Господь хотел дать людям в свое время за их. непослушание в Раю.
Я до конца не уверен в том, действительно ли Господь в то время смог осознать, что Он привел в движение своим наказанием, так как Он до сих пор давал мне на него уклончивые ответы. В конце концов, всегда утверждают, что Бог всеведущ, и это даже вполне возможно, однако тот, кому довелось, как, например, мне, пережить неизмеримый гнев Господа, тот может себе представить, что Бог настолько одержим гневом, что Ему чужды какие-либо иные мысли. Во всяком случае, с той поры недовольство прочно укоренилось в человеке, и, боюсь, этого уже не изменишь до скончания всех дней, при этом не играет никакой роли, сколь велики будут усилия по дешифрированию моего алгоритма с целью изменить человеческую сущность. Ибо если человек перестанет быть недовольным, то с людьми можно будет раз и навсегда распрощаться, и никто уже не придет, чтобы ответить на пятнадцать вопросов и получить доступ в Небесный Иерусалим.
Но все-таки, сколько трудов люди положили, чтобы свое недовольство — не сублимировать, не компенсировать, не проанализировать, а легитимировать, — так как люди были недовольны своим недовольством, они злились на самих себя и больше не выносили друг друга. Если уж восхищаться людьми, что я делаю всегда неохотно, то так, как они обходились со своим недовольством, равно как с великими страданиями и великими страстями в редкие светлые моменты своей истории. Как далеко только не простирался их дух, чего только они не изобрели: сначала религию, чтобы придать смысл своим чувствам, затем технику, чтобы дать своим чувствам усладу, и, в конце концов, политику, чтобы дать, наконец, своим чувствам свободу. В поистине великие моменты своей истории люди смогли все это подчинить единственной системе — с единственной задачей, единственной структурой и единственной логикой.