Я лично считаю второй крупнейшей ошибкой людей то, что они не извлекли ничего полезного из своего недовольства, по крайней мере, большинство из них, ибо иногда ветречаются исключения, и к ним, признаюсь, я отношусь с определенным уважением, хотя такие благородные побуждения по отношению к человеческой расе обычно даются мне нелегко. В то время как большинство людей не находит своему вечному недовольству никакого лучшего применения, кроме как бесконечно жалуясь и причитая, томиться в ожидании Судного дня, находятся среди них и такие, которые в своем недовольстве черпают силу, чтобы создать для себя, если не целый мир, то хотя бы маленький уголок и обустроить его наилучшим образом. Эти люди знают также, что в жизни важна прежде всего сама жизнь[74], а не ее результат; а единственный результат, которого, будучи человеком, можно по праву ожидать от своей жизни, состоит в том, чтобы использовать как можно больше шансов, не потерявшись во всевозможных рисках, подстерегающих тебя со всех сторон.
Не хочу ставить людям в вину то, что их рассудок и способности так ограничены, ибо не в моих это правилах — сгоряча судить обо всем и о каждом. Однако я должен констатировать, что они неоднократно отважно пытались, хотя осторожно и с опаской (что я отлично понимаю), подобраться к границе мира; по своему опыту могу только сказать, что горизонт возможностей отодвигается вдаль куда быстрее, если к нему приближаешься твердым шагом и с решительными намерениями. Ведь именно этого желал я все долгие годы, чтобы именно люди своими собственными побуждениями оказывали мне поддержку в созидании, с тем, чтобы я мог время от времени отдохнуть в мире и спокойствии, когда возраст даст почувствовать усталость. Дело в том, что когда я потребовал у Бога Время, и получил его, я не подумал, к сожалению, о последствиях, ведь оно приносит с собой необратимость и, тем самым, неизбежное старение, которое с течением времени вызывает усталость, а иногда и слабость. Только Бог с той поры вряд ли изменился, поскольку живет в своем времени и чувствует себя в нем вполне хорошо, в то время как Его ангелы, херувимы и серафимы должны испытывать на себе бремя возраста и, стало быть, больше, чем когда-либо уповать на милость Бога.
Я уже признавался, что меня подхлестывают любопытство и вожделение, и что боюсь я только скуки. Даже теперь, в моем возрасте, я испытываю всечасно жадность ко всему новому, к неожиданностям, к тому, с чем мне до сих пор не довелось столкнуться. Сознаюсь, что сегодня, по истечении стольких лет, не так-то легко удивить меня чем-то новым, ибо многое я пережил и повидал в этом мире. В свое время я придумал сам, собственными силами, повсеместно действующую формулу мира, поэтому могу легко рассчитать, что именно случится в мире, при каких обстоятельствах и где. Однако это слабое утешение, когда все свершается именно там и именно так, как я рассчитал, постоянно и неуклонно растущее комплексное взаимопроникновение и переплетение уже состоявшихся событий требует время от времени всех моих сил. Но с самого начала я все устроил так, что в моем мире первостепенное значение имеет не надежность, а только вероятность, и поэтому эта комплексность, в конце концов, не представляет для меня непреодолимых трудностей, поскольку я давно уже привык к расплывчатости моего собственного творения.
Сначала это давалось мне нелегко, ибо, когда я на седьмой день смог приступить к своему творению, то у меня перед глазами постоянно был великий образец Бога, которому я подражал и который я хотел превзойти. Собственно у Бога всегда все совершенно и потому абсолютно надежно, без малейшего сомнения, даже без незначительных отступлений, все создано твердой рукой, без дрожи и колебаний. Вот тогда мне и пришлось выучить то, чего люди до сих пор все еще не могут осознать: нельзя со скромными средствами пытаться подражать Богу. Все, что людям нужно (в этом случае и я среди них) — это искать собственные пути и при этом быть готовыми к тому, что получится возможно совсем не то, что планировалось и на что надеялись.
74
В этой связи Дьявол ссылается на Гёте, который, в свою очередь, осовременил фигуру Дьявола и внес существенный вклад в развитие его популярности. Сюда относится и использование необычного для Дьявола имени — Мефистофель, которое встречается только в позднесредневековой мистической литературе и происходит, скорее всего, от еврейского mephir (разрушитель) и tophel (лжец).