Люди же никогда не любили Времени, они не могут насладиться радостями, которые всегда заново предлагает им Время в этом мире, где нужно работать, чтобы вкушать хлеб в поте лица своего. В своем недовольстве люди хотят иметь все, в своем нетерпении они это все хотят иметь немедленно; соблюдать спокойствие, выждать и взвешивать — все это представляется им, таким благородным, всего лишь трусостью, во всяком случае, так они говорят. Они хотят как можно скорее назад, в свой Рай, все их мысли и чаяния направлены только на то, чтобы не дать себе слабости, избрав окольные пути, не допускать задержки и проклясть на веки вечные тех, кто пытается их задержать. Но и люди когда-нибудь поймут, что только Время укажет им истинный путь в другой мир, коль этот им не по душе. Госпоже Время уже пришлось приложить немало усилий, чтобы сделать из моего творения то, чем оно стало, и это длилось очень долго. Так как же могут люди позволять себе попытки ускорить ход времени, когда они еще даже не поняли, что такое время?
Но люди никогда еще не отступали перед вещами, которых им не удалось понять, напротив, их неразумение, кажется, только пришпоривает их. Я еще хорошо помню, как люди пробовали разобраться в созидании моего мира. Прежде всего, некий Карпократ[81], который, возможно, звался Гарпократом, что точно не известно, и который жил вместе с Мариамной, Марфой и Саломеей, утверждал, что мой мир прекратит свое существование именно тогда, когда будет исчерпано число его возможностей, что, в порядке одной из гипотез, само по себе звучит не так уж фальшиво, ибо в действительности сначала Бог, а затем и я в результате акта нашего творения свели бесконечное множество возможностей к огромному, но все-таки конечному числу. Затем Карпократ немедленно и без обиняков сделал следующий шаг в своей аргументации: он утверждал, что в этом мире не может быть повторений, в чем он был не совсем неправ, во всяком случае, в том, что касается истории человечества, ибо она старается изо всех сил не повторяться постоянно, при этом люди не оказывают ей никакой поддержки. Ну и ладно, ну и хорошо.
Но тут последовал третий и решающий шаг. Если число возможностей остается ограниченным, а повторения исключаются, то тогда можно было бы ускорить течение времени к моменту наступления конца всех дней, а именно, путем нацеленного и сознательного скорейшего совершения всех возможных действий, ибо души лишь тогда станут свободными, когда будут совершены все поступки, которые только существуют в мире, когда одновременно будет до конца опустошено хранилище возможностей[82]. А если прежде всего исключить к тому же позорнейшие из своих деяний, с тем чтобы они не запятнали будущее и грядущие невинные пока поколения, то можно быть уверенными в себе и собственной праведности и нисколько не бояться, что могут подумать на этот счет другие.
Как бы то ни было, тезис таков: Зло нельзя побороть Добром, победить его можно только самим Злом, ибо Зло, в конце концов, не поддается никакой логике, потому-то его нельзя объяснить и обосновать, а можно, дескать, творить его с чистой совестью, чтобы оградить от него других. Должен признать, что я редко встречал более красивое обоснование того, что человек может по праву принести другому человеку страдание. Я тебя убью, чтобы тебе не пришлось убивать меня, а поскольку я тебя избавлю от этого греха, то мне простится это в день Страшного Суда, и мы оба вместе будем вечно бродить по Небесному Иерусалиму. Да, так на самом деле думали когда-то и в соответствии с этим развили бурную деятельность, пока этой кощунственной ереси не положили с чувством справедливости и удовлетворения впечатляющий конец огнем и мечом.
Если люди чего-то вдруг возжелают, то они становятся способными к выдающимся достижениям духа, хотя, к сожалению, очень часто это происходит не в то время и не на том месте, но лучше мы окутаем это вечным покрывалом безмолвия, чтобы никто и никогда не узнал об этом. Так что я не хочу вспоминать дальше, как люди однажды даже уверовали в то, что в своей собственной сексуальности они открыли глубокий религиозный смысл, как они потом в наготе и экстазе взывали к своим богам, как они приносили им в жертву мужское семя и даже кровь женщин, поскольку, в конце концов, среди улиц в Небесном Иерусалиме на Древе жизни[83] написано, что оно ежемесячно приносит плоды, словно для того, чтобы какое-нибудь метафизическое существо увидело в этом что-то ценное. Я, скажем так, испытываю при этом только отвращение и не ощущаю потребности в такого рода жертвах, ибо чем они могут быть мне полезны.
81
Около 150 г. в Риме существовала, по некоторым данным, большая община гностиков, которая ссылалась на некоего Карпократа. Историческая идентичность такой личности неясна, равно как и его сына Эпифана, который, предположительно, явился основателем этого учения. Среди постулатов этой секты был следующий: «Каждый должен пренебрегать любыми законами и преступать их, иначе он окажется под властью сил, сотворивших мир». Такую возможность, роднящую Бога и человека по праву общности происхождения — противопоставлять себя всем силам мира — прежде всего использовал только Иисус; в принципе в этом с Ним един каждый гностик.
82
Представление о хранилище возможностей идет от античных и ранних христианских мыслителей. По Августину, уже все события существуют, т. е. находятся в предсуществовании, но они сокрыты от человеческого глаза и сложены в тайник или хранилище, из которого они выходят, когда совершаются, и куда они вновь исчезают. В этом смысле прошедшее и будущее равны.
83
Древо жизни, которое дает плоды двенадцать раз в год, описано в Апокалипсисе (22:2). Эта метафора настолько однозначна, что можно только удивляться, что она не нашла широкого применения.