Женщине, вдыхавшей то и дело вязкий сигаретный дым, и нервно теребившей распущенные светлые пряди волос, по-видимому, было совершенно безразлично, чем сейчас занята ее дочь. Она толи не видела, толи не обращала попросту внимания на игры дочери со столь не опрятным животным. На ее расписанном косметикой лице отчетливо было видно, что она нервничает, ожидая кого-то; дергано сбивая пепел длинным ногтем, выкуривая одну сигарету вслед за другой, судорожно вглядываясь в прохожих точно пытаясь кого-то узнать. Губы сводило, словно судорогой яростью и с трудом уже сдерживаемая раздражительность. Казалось еще минута и женщина сорвется в дикую истерику.… Но вот ее лицо осветила расплывчатая странноватая улыбка…
Повинуясь чувству самосохранения, крыса юркнула в сторону, подозрительно поглядывая своими пуговками глаз на подошедшего мужчину. Привыкшее не доверять животное, сгорбившись, оскалилось на незнакомца.
Подошедший же человек протянув женщине, полиэтиленовый сверток и заполучив от нее перетянутую резинкой пачку денег, тут же оживленно о чем-то с ней зашептался. Алена не обратила на него особого внимания, так как видала не раз прежде. Он часто приходил к ним домой, принося ее матери какие-то таблетки, после которых та пребывала в приподнятом настроении, валяясь на диване и глупо хохоча, отчего Алене становилось нехорошо и приторно страшно. Этот страх она в свои детские годы не могла объяснить, но что-то в хохоте матери казалось ей не добрым, звериным.
Бросив через плече беглый взгляд на мужчину, девочка присев на корточки позвала насторожившуюся крысу, по-прежнему принимая ее за котенка:
– Кися не уходи! – жалобно пролепетала она, протягивая к твари руки.
Все еще с опаской изучающе поглядывая на смердящего негативной асфекцией злого незнакомца, крыса, тем не менее, вернулась обратно к девочке. Вновь поднявшись на задние лапы, она, поравнявшись ростом с сидящим на корточках ребенком, заглянула в ее зеркально чистые глаза, увидев в них свое отражение. Этот зверь, вдруг став ручным, позволял людскому детенышу гладить себя, проникаясь незатейливым убогим крысиным счастьем.
Лаская же зверька, Алена извлекла из кармашка своей розовой кофточки красную шелковую ленточку, тут же повязав ее на шею крысы:
– Теперь ты будешь самая красивая! – она полюбовалась на только что изобретенное ею новшество в «кошачьей моде» и осталась весьма довольна. – Тебе идет.
Вслед за ленточкой из того же кармашка девочка достала две шоколадные конфеты в серебристой разноцветной обертке.
– А конфеты ты любишь? – поинтересовалась у крысы Аленка. Неторопливо аккуратно развернув обертку, она отправила одну конфету себе в рот, а другую на раскрытой маленькой ладони протянула животному. Приняв в лапы сладкий подарок, зверь, не мешкая, алчно вонзил в него острые как бритвы желтые клыки, с прожорливой жадностью поглощая шоколад, спеша им заглушить измучивший голод.
С очевидным удовольствием Аленка наблюдала за трапезой животного, благоговейно притаив дыхание от распиравшей ее крохотное сердце трепетной нежности участия к этому забытому и никому не нужному существу. Ее пальцы скользнули по грубой холке, и крыса с красной шелковой лентой на шее благодарно заурчала, зажмурившись и вытянув во всю длину свое мохнатое тело.
Тем временем, пошептавшись о чем-то с женщиной, мужчина ушел, так же внезапно, как и появился.
– Алена пойдем! – высокомерно дребезжащим голосом произнесла женщина, чуть проводив взглядом собеседника. С рассеянной небрежностью, стиснув железной хваткой тонких сухих пальцев, запястье девочки, она, не обращая внимания на жалкое скулящее хныканье и порывистые попытки дочери высвободиться, потащила ее за собой вдоль по улице.
Но ребенку уже не хотелось уходить. Однако Алена не могла противиться продиктованной силой воли матери и поплелась в след, за ней повинуясь сковавшей основание кисти руке. Несколько раз, обернувшись, она на прощанье помахала одиноко сгорбившейся на краю тротуара крысе, тоскливо смотревшей ей вслед с загадочной сиротливой грустью, словно сейчас ее покидал не просто человеческий ребенок, а пречистый небесный ангел. И еще было что-то в этих проникновенных красных глазах похожее на осознание того, что за душу дитя она в свой срок в сражении должна буден умереть.
Однако когда девочка обернулась в последний раз, животного уже не было. Крыса бесследно исчезла, точно некое наваждение она растаяла в эфирной эссенции воздуха,… будто и не было ее вовсе….