– Алина Сергеевна, пожалуйста, возьмите себя в руки. – Увещевал в ответ растерянно молодой сержант, силясь хоть как ни будь успокоить женщину. Что у него абсолютно не получалось. Женщина не только не видела словно в прострации, но и не слышала. Она требовала лишь одного, чтоб ей показали ее сына. Однако тут ее взор натыкается на заботливо накрытое лейтенантом, лежащее у рельс тело. Нет. Это не может быть ее мальчик.
– Димочка! – Истошно, что есть сил, выдыхает она крик, и сломя голову бросается к железнодорожным путям.
Она бежит изо всех сил. Очевидно в чрезвычайной спешке надетый летний фиолетовый плащ на ней распахивается. Полы зеленого домашнего халата под ним разлетаются, до неприличия оголяя полные бедра. Но способна ли она об этом думать сейчас? Она бежит к единственному ребенку.
– Сержант не пускай ее сюда! – Орет молодому полицейскому, замешкавшемуся подле патрульной машины, лейтенант, устремляясь наперерез потерявшей рассудок матери.
Только поздно сержант спохватываясь пускается в до гонку. Тем паче что не осторожная фраза старшего по званию, леденящим душу не добрым предчувствие подстегивают ее.
И вот женщина уже рядом. Отпихивает, отталкивает что есть мочи подоспевшего на опережение сотрудника и, раздирая колени об острый щебень, грузно падает подле бездыханного тела подростка.
Полицейский более не пытается противодействовать ей. Он сдержано деликатно отдаляется в сторону, на почтительное расстояние.
– Быстро к медикам, пусть прихватят сюда успокоительного! – Полушёпотом коротко отдает приказание он тому самому подбежавшему следом сержанту.
А впивающиеся в плотный грубый брезент нежные дрожащие пальцы уже не терпеливо стаскивают прочь его непроницаемый покров. Постепенно открывая взору нечто более похожее на изуродованный, окровавленный, искромсанный кусок мяса. Нехотя, со страхом, женщина приглядывается к нему. К своему ужасу в лежащей перед нею истерзанной плоти опознавая определенные, отдельные черты своего мальчика. Вот его родинка, на левой щеке и этот не большой шрам на подбородке, которого почти не видно под спекшейся кровью. А одежда. Она в засохшей свернувшейся крови, как и все вокруг, грязи и машинном масле, но это определенно его одежда. И истошный, неистовый, дикий неописуемый надрывный крик боли, отчаянья и горя сотрясает все пространство вокруг.
4
Красные от крови пальцы медленно и осторожно скользят по лицу бережно повторяя симметрию черт. Прямых скул, смешливо вздернутого носа, упрямых губ, островатого подбородка. Это пожалуй и все что осталось от красивого юношеского лица. Остального не было. На месте лба, бровей, глаз, всей верхней части черепа зияло сплошное кровавое месиво из кости и мозгового вещества. Но женщина помнила их. Хранила в памяти то какими они были….
– Дима, Димочка, сыночек мой. – Едва слышно приговаривает уничтоженная несчастьем мать, точно утешая толи себя, толи мертвого. И слезы горькие как полынь льются у ней по щекам падая огромными каплями в кровь. И цвета савана ангел хранитель склоняет над нею крыла, чтоб как умеет успокоить, умиротворить ее душу. Затем его цвет меняется на пепельно-серый, и повернув голову он устремляет на Дмитрия пронизывающий пристальный взгляд:
– Как полагаешь, о чем она сейчас думает?
Юноша только пожимает плечами.
– Она хочет наложить на себя руки. – Медленно произнося слова, отвечает на свой же вопрос ангел.
И тут же встрепенув крыльями молниеносным рывком внезапно оказывается подле подростка, возвышаясь колоссом над ним:
– Ты слышал меня? – Рычит он ему прямо в лицо. – Она намеревается лишить себя жизни!
– Но что я теперь могу сделать? – Ошарашенно мямлит, пятясь, юный призрак. – Я не думал, что все так обернется. Я не хотел этого.
– Однако все ж вина тебе. – Пальцы ангела моментально вытягиваются в метровые длинные отливающие сталью когти. – Ежели она решиться на самоубийство я прежде чем сгинуть в небытии разорву твою сущность в клочья. Я обещаю, что заберу ее вместе с собой даже из пекла преисподней в кромешную пустоту, туда, где нет сущего, и время не имеет символов. Чтоб тлел ты там со мной до конца вечности!
Ангельские когти вонзаются в плазменную материю призрака, заставляя его выть от неестественно жуткой, раздирающей естество боли.
– Димитри, Помоги! Прошу! – Надрывно взвыл он едва ли не захлебываясь собственным криком.
Однако ангелесса равнодушно качает головой:
– Не вижу в том для себя радости.
– Но ведь это твоя вина, что я погиб! – Задыхаясь от истязающей боли, выпалил на это безучастие ангелессы бывший ее подопечный.