— Какие отношения сложились у вас с Отто? — спросил Пьер.
— Настолько плохие, что хуже не бывает, — сказал Филип. — Он злился на меня за то, что я не интересовался историей нашего рода. Я ему однажды об этом прямо в лицо сказал. Отто считал, что я веду себя, как не подобает сыну графа. Но чаще всего он бесился из-за того, что я проматываю столько денег. У меня постоянно были долги, и Отто о них даже слышать не мог. Его трагедия состояла в том, что сам он никогда ничего не имел, и его раздражало, что я, имея многое, бесшабашно все растратил. В определенном смысле, он был прав. Теперь я и сам сожалею, что был так неблагоразумен.
— Вы ничего не рассказали о том, что Отто угрожал вашей сестре. Вам что-нибудь известно об этом?
— Нет, — сказал Филип фон Далау с грустью. — А разве это было?
Пьер рассказал то, что знал со слов пастора Хальсинга и баронессы фон Обербург.
— Он грозился ее убить?! — воскликнул Филип, побледнев. — Неужели Отто грозился убить Валерию?
— Да. Он так и сказал: «Всюду, куда бы ты ни поехала, ты будешь видеть меня. Потом я убью тебя».
— Очень похоже на него, это в его стиле.
— И вы полагаете, что он мог убить вашу сестру?
— Да. Уверен в этом. Если Отто скажет что-нибудь подобное, он обязательно это выполнит.
— А баронесса Обербург о нем совсем иного мнения. Она считает, что Отто никогда не исполняет ни своих планов, ни своих угроз.
— Да откуда ей знать! — возмутился Филип.
— Вы считаете, он способен на убийство?
— Вполне вероятно.
— На хладнокровное убийство?
Филип задумался.
— Это ведь было хладнокровное, заранее подготовленное убийство, — повторил Пьер. — Пистолет с глушителем просто так человек не носит в кармане.
— Он способен и на это, — произнес Филип дрогнувшим голосом. — Баронесса, вероятно, имела в виду то давнее время, когда Отто страдал от приступов эпилепсии. Тогда действительно он мог совершить какой-то решительный поступок только в состоянии невменяемости. Но с тех пор, как Валерия ушла от него, Отто очень изменился. В день, когда это случилось, он вел себя просто смешно. Вы, вероятно, об этом уже слышали? Отто кричал, требовал, чтобы она подняла с пола кольцо и тому подобное. Валерия рассмеялась, как рассмеялась бы любая девочка, увидевшая что-то смешное. Это глубоко его оскорбило. С того дня Отто стал совсем другим человеком. Я понял это год спустя, когда произошла одна нелепая история, о которой не многие знают за пределами замка.
— Что же случилось?
— Однажды Отто пришла в голову идея прокатиться верхом. Он долгое время отказывался сесть в седло, ссылаясь на боль в позвоночнике, но мы-то знали, что он просто плохо ездит верхом и боится, что лошадь его не послушается. Лошади всегда чувствуют неуверенность всадника и начинают капризничать, перестают слушаться. Отто занервничал при одной только мысли об этом, когда ему подвели коня. Он неуклюже забрался на коня и от волнения казался более неловким, чем был на самом деле. Все шло хорошо, пока Отто не подъехал к подножию горы, где собралось множество народа, кажется, по случаю Дня стрелков из лука или что-то в этом роде. Я точно не знаю, что там произошло, но Отто почему-то оказался на своей лошади в гуще толпы и никак не мог выбраться оттуда. Лошадь перестала слушаться его: она пятилась назад, когда он посылал ее вперед, лягалась, кусала окружающих. Люди шарахались в сторону, толкая друг друга, орали и ругались. Лошадь совсем взбесилась. Толпа все напирала, а Отто окончательно растерялся. Стыдясь своей беспомощности, он кричал, старался осадить лошадь, направить ее на дорогу, но она, назло ему, делала все наоборот. Люди знающие говорят, что с лошадьми это случается. Толпа хохотала. Отто, мокрый от пота, потеряв самообладание, начал остервенело стегать лошадь и вонзил ей в бока шпоры. Лошадь вскинулась на дыбы и сбросила его на землю. Отто вскочил, разъяренный, и, отряхнув с себя пыль, принялся бешено хлестать лошадь. Он кричал, что забьет ее до смерти. Это постыдное зрелище прекратилось лишь после того, как столпившиеся вокруг люди оттащили его. Кто-то, взяв повод в руки, отвел лошадь в сторону, чтобы она успокоилась. Так закончилась эта смешная история для собравшихся на площади, но она не закончилась для всадника и его лошади.
Пьер спросил:
— Он убил ее?
— Да.
— Каким образом?
— Забил до смерти. Как и обещал.
— Сразу же после возвращения домой?
— Нет, не сразу, это я знаю доподлинно. Вернувшись домой Отто приказал отвести лошадь в конюшню, а сам пошел принять душ, переодеться, словно ничего не случилось. Около недели он не наведывался в конюшню. Затем в замке появились плотники, которые начали строить какое-то странное сооружение. В старом заброшенном стойле, находившемся в углу конюшни, плотники поставили две толстые, параллельные друг другу стенки, примерно метровой высоты. Стенки были расположены настолько близко друг к другу, что лошадь с трудом могла встать между ними. Стенки, очень массивные и прочные, были закреплены на полу толстыми железными полосами и болтами. Вверху стенки перекрывались двумя металлическими полосами, которые могли откидываться и закрываться. На внутренней стороне перегородок закрепили четыре железных кольца, по два на каждой стороне. Конюх Хаасе описал мне все это очень подробно.