бы хмель, и ладно… Да может ли он понять, кого назвал
"цыпочкой" и "служаночкой"!? И откуда ему знать, что
прекрасная и гордая Тири уже сделала выбор в пользу
бродяги-певца, способного ее понять, как никто?"
Время от времени подходили люди и просили спеть что-то из
вчерашнего. Дик пытался выполнять такие просьбы, но быстро
понял, что время для этого еще неподходящее. Как раз только
начинался приток посетителей, вновь вошедшие выискивали
знакомых, здоровались, обменивались новостями… Явно
следовало некоторое время переждать, и Дик решил это время
провести на свежем воздухе. Чтобы не привлекать лишнее
внимание и не встречать новые несвоевременные просьбы, он
решил воспользоваться кухонной дверью, через которую, видимо,
можно было пройти во внутренний двор трактира.
Так и оказалось. Менестрель вывалился во двор, на время
ослепнув от яркого весеннего солнца, с наслаждением полной
грудью вдохнул пьянящий свежий воздух…
…И вдруг, наконец, заметил в нескольких шагах от себя
пару — Тири в объятьях хвастливого Твидо. Дик дернулся, как от
ожога. Мелькнула мысль — вмешаться, защитить… но тут же он
понял, что защищать некого, — Тири отвечала на поцелуи с
нескрываемым удовольствием. Эти двое целовались самозабвенно,
закрыв глаза и не замечая непрошенного свидетеля, и певец
наконец осознал всю никчемность и постыдность своего
присутствия. Почему-то больше всего напугала мысль, что Тири
может подумать, будто он, Дик, смог опуститься до
выслеживания, пришел подглядывать и подслушивать то, что и так
невыносимо видеть и слышать…
Дик откинулся за дверной косяк, с трудом переводя дыхание.
Сердце молотило с нестерпимой частотой. "Что я здесь торчу, -
лениво текли мысли в оглушенной голове, — уходить надо…
подальше отсюда… уходить…"
Он с трудом отделился от стены и побрел в глубину коридора.
Видно, прав оказался вояка: "все они одинаковы…"
Все, по жизни, — простенько.
Сверх — игра, увы…
Значит, были — простыни,
Не было — любви?
"Вот-так, вот-так, вот-так,"- стучал пульс в висках. Идти
по ровному коридорчику казалось труднее, чем бежать в гору. На
площадке у лестницы Дик в изнеможении прислонился к стене.
"Сам виноват… Можно ли быть таким наивным и самоуверенным
глупцом? Кто я такой, почему решил, что я для нее непременно
исключение из правил, а не очередное приложение к этим
правилам?"
Он сам не знал, сколько времени простоял так, медленно
приходя в себя, пока не услышал легкие быстрые шаги и шорох
платья. Мимо него, не заметив, вверх по лестнице взбежала
Хозяйка — сияющая, радостно-возбужденная. Дик хотел
промолчать, но не удержался:
— Тири?!
Она на миг застыла в полете подстреленной птицей, но не
показала растерянности, когда обернулась:
— Дик?!
Сейчас она смотрела на Дика совсем не так, как вчера, — а
так, как смотрят на неожиданное досадное препятствие,
прикидывая, как бы его побыстрее и попроще обогнуть.
— Ты… ты не хотела мне ничего сказать?
— Что же я могу сказать тебе?
— Хорошо. Похоже, нам больше не о чем говорить.
— Ты действительно так считаешь? — Тири напряглась,
вглядываясь в лицо менестреля.
"Вот они, женщины. Только что гадала, как бы от меня
отделаться; теперь боится, что я сам уйду".
— Я, — начал Дик неспешно и веско, растягивая паузы и
ощущая, как растет напряжение, как тишина начинает звенеть
перетянутой струной, — я… считаю… так: один, два, три!
— Ну ты скажешь, Дик! — облегченно расхохоталась Хозяйка.
— Бывал я в разных краях, — продолжал Дик, — видел и такие
страны, где круглый год жара, вечное лето…
Тири облокотилась на перила, выражая вежливое недоверие
вместе с готовностью дослушать занятную байку.
— …Там прекрасные цветы и вкусные плоды созревают каждый
день и доступны любому, стоит только протянуть руку. Поэтому
люди там не знают забот и не носят никакой одежды…
— Правда, Дик? Все голые — и мужчины, и женщины?
— Да, и никто этого не стесняется, потому что они все так
живут всю свою жизнь, с рождения до смерти, и не знают, что
может быть иначе…
Тири глядела на рассказчика распахнутыми по-детски глазами.
"Да, я способен, если захочу, опять завладеть ее вниманием