— на минуту, на час, может быть — еще на одну ночь. Но — и
только, ничего это не значит, с глаз долой — из сердца вон. Да
хочу ли я к этому возвращаться? А если хочу — зачем, почему?"
— …А считают в тех краях вот как, — Дик начал
глубокомысленно загибать пальцы, — один… два… много…
Тири расхохоталась так, что перегибалась через перила,
случайно или намеренно лишний раз демонстрируя Дику все прежде
скрытое за вырезом платья.
("К черту все эти намеки! Пора, наконец, поговорить
напрямик и начистоту.")
— А в некоторых случаях счет еще короче: или нисколько, или
— один. А больше — уже много.
— Например? — Тири оборвала смех, насторожилась.
— Например, можно или стоять, или сидеть на стуле — на
одном. На двух уже неудобно. Хотя есть любительницы и на трех
сразу усидеть…
Хозяйка нахмурилась.
— Ты принял так близко к сердцу, что я разговаривала с
этим… петушком? Но разве…
— Разговаривала? — тихо переспросил Дик.
Она ненадолго смутилась, но вновь гордо вскинула голову,
капризно дернула плечиком:
— В конце концов, это долг хозяйки — разговаривать с
гостями. И если у нас с ним нашлось немало общего, почему бы
этим не воспользоваться?
— Вот как. Ты и мной… пользовалась? — еще тише спросил
Дик.
Она промолчала, упорно избегая встретиться взглядом.
— Красивая ты, Тири, — вздохнул Дик (Хозяйка оживилась,
приосанилась, взглянула на собеседника со снисходительной
благосклонностью) — …и по хозяйству умелая, и во всех делах
ловкая… А все же твоего мужа я могу только пожалеть.
— Кто ты такой, чтоб его жалеть?! — неожиданно глаза
Хозяйки гневно потемнели.
"Вот как! Похоже, есть еще и муж! Ай да плутовка…
Интересно, кому же такое «сокровище» досталось?" — подумал
Дик, вслух же произнес кротко:
— Я — странник и могу не знать местных обычаев. Видимо,
здесь муж должен радоваться, что жена милуется каждый день с
новым гостем?
Удар попал в цель: Хозяйка закусила губу и опять промолчала.
— Вспомнил я еще одну историю, — продолжил Дик. — Опытный
лекарь покидает некий замок, где многих лечил. Все больные
вышли его провожать, и вот лекарь уже у выхода поворачивается
и говорит им: "Бимс, Фимс, Мимс, — до свидания. Гимс," — тут
Дик скорчил скорбную гримасу, — "Прощайте!"
Тири опять расхохоталась, только смех был уж слишком
натянутым:
— Ох, веселый же ты, Дик! Все у тебя одни шуточки…
— Ты еще веселее, Хозяйка! Любишь в шутку поиграть людьми
вместо кукол, потянуть за живое, за самые чувствительные
ниточки, поглядеть — как они забавно дергаются! Надоела одна
кукла, сразу — за другую… А не боишься, что перетянешь — и
порвутся ниточки? Я ведь — кукла с характером. Со мной разок
поиграешь, больше уже не получится!
— Чего же ты от меня хочешь, Дик?
— Ясности. Честности. Откровенности. Правды!
— Я… я сама не знаю…
Тири, как ни странно, растерялась; кажется, она впервые
задала себе вопрос, затронутый Диком, и не могла найти ответ.
— Поверь, я очень боюсь тебя обмануть… Но я — каждый раз
другая, словно во мне не одна душа. С тобой я была такой,
какой ты меня хотел видеть, и другой ты меня еще не видел. Я
чувствовала сама, что становлюсь лучше, чище, светлее… Но
этого недостаточно, есть еще и другая «я», которой тоже нужно
взять свое! И я не могу с этим справиться… Да, я люблю
играть, — но собой, прежде всего, словно мне дается еще одна,
добавочная жизнь. Ты — счастливый, ты столько видел, везде
бывал… А я иногда просыпаюсь от ужаса, понимая, как мало
времени мне осталось, и то уходит впустую… Мне хочется
прожить десяток, дюжину жизней — разных! Вот уж такая, видно,
я…
("Боишься обмануть? Но обманываешь так явно! Ах, Тири,
умеешь ты околдовывать! Да, я тебе верил, и даже сейчас хотел
бы верить, — но какой тебе? Той, что здесь и сейчас? Той, что
была минувшей ночью? Или той, что была с другим считанные
минуты назад? Когда ты настоящая, или — никогда вовсе? И это
мучительно запутанное объяснение — это искренняя исповедь…
или попытка красиво оправдать удобную по-подлому позицию?")
Было похоже, что сейчас она говорила совершенно искренне.
Или она настолько хорошая актриса? Но слишком уж пронзительно