Гейдар, заглядывал на дорожные указатели, сверялся с картой, молчал. Молчали и остальные. Боялись старшего. Уважали за доверие к себе. Знали место. С интересом заглядывали в окна. Кто первый, кто второй только раз выезжали в город… Город большой… Москва… огромный… вселял и страх и надежду…
– А-а-а, вот он какой, оказывается, наш варвар, – злорадно, едва ли не хором, воскликнули музыканты военного оркестра, встречая входящую поисковую группу с двумя задержанными языками. Группа задержания крупная, мощная, языки мелкие, грязные, с кислым запахом. – Попались, поганцы?
Мальчишки вздрогнули, не ожидая такого именно приёма, сжались, бросились к двери… Там стоял Мальцев.
– Даже двое! Хорош улов! А почему двое? – спросил лейтенант. – Подельники? Один стёкла бьёт, другой машину грабит? Классический вариант.
– Ну! Рассказывайте, паршивцы! Колитесь! – нарочито грозно прикрикнул Хайченко. – Коли попались!
– Какую машину? – мгновенно расплакался Штопор, за поддержкой оглядываясь на Завьялова, Кобзева и Мальцева. – А говорил наши! – прерываясь всхлипами, зло передразнил Завьялова. Он не понимал. Видел только, он в ловушке, в западне. Его обманули. Их обманули. – Дяденьки, – в голос взревел Штопор, размазывая по лицу грязные следы. – Отпустите! – Зло сверкал глазами. – Я не виноват!.. У-у-у, гады! Не наши вы, не наши!! Папка приедет, он вас всех убьёт. Убью! Зарежу! Голову отрублю! Всех взорву. Отпустите-е-е…
Рыжий тоже понял, что из одной разборки попал в другую, сбежать возможности нет, канючить не в его правилах, сжав зубы, закаменел, стоял молча, набычившись. Глаза потускнели, кулаки за спиной сжались. Отключился. Невидящими глазами смотрел на окно.
Музыканты, не вникая в нюансы, готовы уже были смачных оплеух пацанам надавать, горели праведным, воспитательным огнём, готовы были к определённой уличной сатисфакции, к разборке. Каждый из них очень легко себя представлял на месте не просто пострадавшего товарища Трушкина, тем автомобильным стеклом разбитым себя представляли, царапиной на облицовке, вмятиной, битой машиной.
– Ты посмотри, какой боевой, а!.
– Колитесь! Ну!
– Ещё угрожает он: взорву… Ишь, ты!.. Где деньги? Где документы? Ну!
– Какие деньги? Стольник… да? – ревел мальчишка, зло оглядываясь на Завьялова… – Взорву-у-у… Не наши вы, потому что… Гады! Гады, гады, га-ады-ы-ы…
Завьялов, Мальцев, Кобзев прятали глаза.
– Подождите, – обращаясь к своим товарищам, наконец, вымолвил Завьялов. – Тут разобраться надо. – Сейчас он себя чувствовал совсем плохо. Нужной злости к парню не было. Не-бы-ло! Только пустота в душе и расстройство. Словно из Трушкина вынули главный его стержень. Он опустился на стул.
На фоне громкого рёва Штопора возникла пауза.
– То есть? – Прерывая паузу, теряя запал, пробасил старшина Хайченко. – Да подожди ты реветь! – делано замахиваясь, прикрикнул на мальчишку. Штопор, предупредительно дёрнувшись, привычно втянул голову в плечи, с громкого рёва перешёл на умеренный.
– Новые данные открылись, – сообщил Кобзев.
– Что за данные? – озадаченно хмуря лоб, поинтересовался лейтенант. – То есть?
– Отдельно поговорить нужно. Без них, – кивнув в сторону мальчишек, предложил Завьялов. – Обсудить кое-что…
– Да, – подтвердил Кобзев, и добавил. – Обстоятельства… Полный мажор!
– Понятно, – бросил лейтенант, поднимаясь со стула. – Тогда, значит…
Мальчишек оставили под замком. Оркестровый класс заперт, на окнах решётки.
Вынести, украсть, ничего не возможно. И правильно, куда их ещё, таких, отбросов общества, в полку денешь? Некуда! Музыканты вышли в коридор, прошли в курилку.
– Ну! – останавливаясь в курительной комнате, потребовал лейтенант. – Что такое?
В несколько минут Завьялов с Кобзевым рассказали историю поиска и захвата злоумышленника.
В курительной комнате было гулко, тесно, стало тихо. В соседней туалетной комнате громко бежала вода, со строевого плаца, в открытое окно, доносились глухие команды: «Раз, раз, раз-два, три-и-и…», под равномерный топот солдатских сапог.
– Вот, сволочь! – Произнёс Хайченко. – Подонок!
– Там всё разнести надо было. – Резюмировал Трубников.
– А мы итак… – Без особой гордости заметил Кобзев. А чем гордиться? Действительно, любой бы на их месте…
– Понятно. Молодцы, мужики. Главное, разобрались. – Послышался вздох облегчения и одобрительные возгласы музыкантов, напряжение пошло на убыль. – Ну всё, значит, нам можно идти, да, товарищ лейтенант, разобрались, а то поздно. Дома, сами понимаете, разборки, то сё. – Музыканты заторопились. Не все, но многие. В принципе правильно, не зря ждали, увидели, узнали, всё уже было ясно и понятно. Главное зло было наказано, а с мелкими проблемами Трушкин и сам разберётся. Не маленький.