Ещё одной проблемой было отсутствие границы между Восточным и Западным Берлином. Разрушенная в ходе войны Восточная Германия ещё не восстановилась, к тому же её руководство совершило достаточно много хозяйственных ошибок. В то же время США накачивали Западную Германию деньгами и товарами по плану Маршалла, поднимая её экономику.
В результате бегство населения из Восточного Берлина в Западный постепенно приобретало массовый характер. Причём бежали в основном самые ценные технические специалисты, которым было легко найти работу на западе. В то же время западные немцы свободно ходили в Восточный Берлин за покупками, так как в социалистической части Германии розничные цены были ниже. Фактически более бедная Восточная Германия дотировала богатую Западную дешёвым продовольствием и энергоносителями.
Этот процесс достиг максимума в 1961 году, в 1955 он был ещё не столь ярко выражен, но уже заметен. Именно экономические проблемы и привели к Берлинскому кризису 1961 года.
Хрущёв и Косыгин перед встречей в Женеве очень много времени уделили именно Германскому вопросу. На кулуарных встречах и приёмах они предварительно выяснили позицию Англии и Франции по германскому вопросу.
Как ни странно, и Англию и Францию разделённое существование Германии устраивало куда больше, чем объединённое. При этом Великобритания, и, особенно, Франция, тоже не горели желанием видеть Германию объединённой. Франция считала социалистическую Восточную Германию меньшим злом, чем объединение Германии даже в составе НАТО. Объединённая Германия — это сильная Германия. Французам сильная Германия под боком нужна была как рыбе — зонтик.
Заметив, что между Хрущёвым и французским премьером Эдгаром Фором сложились доброжелательные, почти что дружеские отношения, Косыгин предложил Хрущёву разыграть "французскую карту". (Исторический факт: Отношения Хрущёва с Фором действительно были на удивление тёплыми, Хрущёв в шутку даже называл Фора "Эдгар Иванович")
— Пойми, Никита Сергеич, что бы мы с тобой ни предложили, Даллес никогда на это не согласится, просто потому, что это предлагают коммунисты, — объяснил свою идею Косыгин. — А вот если предложение поступит от одного из западных союзников, Даллесу будет сложнее от него отмахнуться. Особенно, если мы не станем показывать, что нам это предложение нравится.
— Гм... — Хрущёв задумался. — А что... Может сработать. Давай-ка я с Фором поговорю.
Разговор с Фором удался. Французский премьер сразу понял затею Косыгина.
— Я понимаю, Эдгар Иванович, — обратился к Фору Хрущёв, — нам с вами, как коммунисту с капиталистом, никогда не удастся прийти к общему мнению по всем разделяющим нас проблемам. Но хотя бы один частный вопрос капиталист и коммунист могут решить взаимовыгодно?
Выслушав предложение Хрущёва и Косыгина, Фор неожиданно легко согласился участвовать.
— Скажу вам честно, господа, единая Германия для Франции — это, как вы вчера изящно выразились — "серпом по яйцам", — ответил Фор. — Я поговорю с Иденом, он, как вы знаете, тоже от американской идеи не в восторге.
Через час Фор снова встретился с Хрущёвым.
— Иден согласен. Пусть господин Косыгин начнёт дискуссию, а когда возникнет нужный момент — просто подмигните мне, — предложил Фор. — И я выступлю с этим предложением.
При обсуждении вариантов объединения Германии на официальном заседании, Джон Фостер Даллес, как обычно, стоял на своём.
Оглашая позицию Советского правительства, Косыгин вдруг, совершенно неожиданно для американцев заявил:
— В течение первой половины 20 века Германия дважды становилась поджигателем войны. Европейские нации пострадали от действий Германии больше, чем когда-либо за всю историю их существования. Не так ли, господа? — спросил он, обращаясь к Эдгару Фору и Энтони Идену.
Фор и Иден согласно кивнули. Не соглашаться с Косыгиным в столь очевидном вопросе было бы глупо и нелогично.
— Решения Ялтинской и Потсдамской конференций были направлены на недопущение в будущем какой-либо агрессии с территории Германии. Так? — продолжал Косыгин.
В этот раз вынужден был согласиться и Эйзенхауэр.