«Цех начальной переработки № 1» — увидел он не замеченную ранее надпись на одной из дверных створок, уже выходя из цеха.
Оказавшись на воздухе, под дождём, хотел позвать собаку, но та всё так же безвольно лежала на боку и только проводила Иону равнодушным взглядом.
Старательно не глядя на вышку, каждую секунду ожидая пулемётной очереди, он перебрался через насыпь и побрёл к воротам. По спине Ионы то и дело пробегали мурашки, и казалось, что они следуют за прицелом, гуляющим по его телу в поисках лакомого места для выстрела.
Но выстрела так и не случилось. Быть может, пулемётчик пожалел патроны. А может быть, он спал. Но скорей всего, подумал Иона, никакого пулемётчика на вышке просто не было.
Трамвай так и стоял за распахнутыми воротами. Двери его были открыты. Двигатель не работал.
Иона поднялся в салон, выбрал кресло, в котором, как он помнил, не сидел никто из его попутчиков. Тяжело уселся, почувствовав вдруг бесконечную усталость и необоримое желание немедленно уснуть.
Щёлкнул, захрипел динамик. Гнусавый голос вагоновожатого произнёс: «Трамвай следует в депо».
«Ну в депо, так в депо», — пробормотал Иона.
Он привалился головой к окну, закрыл глаза. Скрежетнув, закрылись двери. Включился, загудел мотор. Холодное стекло под виском Ионы мелко завибрировало, задребезжало; вагон тронулся.
«Вот и ладно, — подумал он. — А где у них депо?.. Да какая разница… Ехать, главное — ехать. Без остановок. Долго. Всегда. И бросили жребий, и пал жребий на Иону… Это слово дошло до царя Ниневии, и он встал с престола своего, и снял с себя… и оделся во вретище, и сел на пепле… на пепле сел… и повелел провозгласить и сказать в Ниневии от имени царя и вельмож его… и вельмож: чтобы ни люди, ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели… не ели, не ходили на пастбище и воды не пили… и чтобы покрыты были вретищем люди и скот… вретищем… люди и скот… люди и скоты…»
Смутные неразличимые видения сна уже вползали в Ионину голову, копошились в ней, лукавили и дурманили, путали мысли.
«И бросили жребий, и пал жребий на… пал… Но это же не я! Я ни при чём!..»
«Значит, ты не Иона — обратился он к себе, пытаясь докричаться сквозь ватную истому навалившейся дрёмы. — Хватит тебе быть Ионой… Что всё Иона да Иона… Будешь ты теперь… Будешь Дамоклом… Почему — Дамоклом?.. Да кто тебя знает… А что это ты выдумываешь себе новое прозвище, будто собрался всю жизнь провести наедине с собой во чреве этого трамвая?..»
Иона не был уверен, что успел додумать эту последнюю мысль, и что она звучала именно так; и не мог бы сказать, на каком её слове окончательно погрузился в сон.
Трибунал, или Семь слов рядового Мирзагалиева на кресте
Рядовой Мирзагалиев покинул пост. Оставил охраняемые мусорные баки с секретными отходами военно–полевой солдатской кухни и ушёл в самоволку. На час ушёл, — как говорил он себе, скрываясь в сонной ночи на дороге к близлежащей деревне Колокше.
А оказалось — на всю жизнь.
Пропажу обнаружили через три часа, когда старшина Лотвин встал по малой надобности, а заодно решил проверить посты. Дойдя до баков с отходами, близ которых располагался импровизированный солдатский сортир, он трижды обошёл вокруг и, убедившись в пропаже часового, дёрнул затвор автомата.
— Тревога! — подал он сигнал.
Были разосланы патрули. Кто–то из солдат припомнил, что в близлежащей Колокше имеется у Мирзагалиева зазноба. Отправили в Колокшу «уазик», возглавляемый лично старшиной Лотвиным.
Самовольщика обнаружили и взяли, по–солдатски не стесняясь ни в средствах, ни в выражениях. В довершение всего, жительница Колокши Сурьмина Наталья, из постели которой патруль и вытащил рядового Мирзагалиева, оказалась агентом западных спецслужб. В тот же день назначили суд военно–полевого трибунала. Трибунал был скоропостижен и по–армейски немногословен: «Казнить б…ское отродье!»
В качестве средства было избрано распятие на кресте, поскольку боезапас не подвезли, а имеющийся в наличии был весь отстрелян на вчерашних учениях. Поступало предложение повесить, но командир части майор Врасов обоснованно запретил: «Нет. Предатель российской армии не может быть повешен, как какая–нибудь героиня войны Зоя Космодемьянская. Да и мы не нацисты».
— Что же прикажете делать, товарищ майор? — щёлкнул каблуками лейтенант Духовицкий.
— Распять, — бросил Врасов, подумав минуту. — Вполне себе позорная и мучительная казнь — как раз для изменника родины.
Посреди лагерного плаца поставили наспех срубленный крест. Пока рядовой Мукасеев и ефрейтор Жальский распрямляли на кирпиче ржавые гвозди, выдернутые из ящика с провизией, рядового Мирзагалиева разоблачили до трусов. Смотрели на его худое скелетистое тело, на выпирающие дуги рёбер, на худосочные ляжки и удивлялись: и что в нём нашла агент западных спецслужб?