— Я думаю это ложь. Это бля.
— Твоя и моя. Своя.
Писать стихи в соавторстве — странное занятие. Раз на раз не
приходится. Проще песни придумывать на пару, по ходу игры. Иногда
рождаются шедевры. А иногда пьяный бред. Но неизменным
остаётся drive и удовольствие. А соавторство в стихах подчас
тяжёлый труд. Труд — это когда денег не платят, в отличие от
работы. Однако не всякий человек способен поймать тему и
мгновенно переключится в состояние безудержного creative’а. Не
каждый способен улыбнуться, сдирая с себя тело перед чужим и
странным существом, которое редко смотрит в глаза. И не каждый,
сделав это, может побудить к тому же живое напротив. Да что
там не каждый…. Почти никто. Но когда всё это происходит,
ценой распятия смывается грех, и рождается свет. Счастливы
те, кто имеет возможность погреться от этого огня и не
нуждаются в жалости несущие его. Но таких людей нельзя не любить.
Нельзя, но некоторым удаётся. Убили Леннона, заказала Кобейна
Кортни (но тут сложнее, возможно она хотела сохранить его
от падения, вовремя остановить, обессмертив), Юре сломали
рёбра молотками, открыли окно для Саши и устроили автобус для
Вити. И я найду своего Пилата. Человек, расстрелявший с
закрытыми глазами Че, покончил с собой. Путь человека — это путь
грешника, бредущего во тьме. Каждый грешен уже тем, что
мыслит. Ни один бог не завещал быть умным. Но если в этой
кромешной тьме вы выбрали роль Данко — всегда найдётся прагматик,
испугавшийся пожара. Слово правит миром. Бойтесь тех, кто
этого не знает. Ибо не ведают, что творят. Любите тех, кто
овладел им, ибо это творцы мира, а творец не может разрушать.
Творец, который разрушил — умирает, ведь этим он убил себя.
Летом мы с Уткиным сочиняли песни каждую ночь. Райское время.
Приходя с работы, я заскакивал домой только за
инструментами. Мы садились на скамеечку, кто-то приносил выпить. Первый
глоток, первый аккорд. Отлетают пуговицы со спины,
расползаются молнии позвонков, лопается тугая шнуровка рёбер. И
взмывает первое слово над продравшим глаза городом. Спасибо
зачастую глуповатой, но всегда благодарной публике. Ребята, вы
вдохновляли нас своим матом, пошлостью и слепотой. И делаете
это по сей день. Но в тот раз сорвать с себя двуногость
удалось лишь к утру. Но до утра ещё далеко, бармен готовит мне
пельмени, в бокале полно виски и у меня много девственной
бумаги. Так что я, пожалуй, выполню свою вселенскую функцию и
зажгу в её лоне маленький огонёк жизни. То есть расскажу вам,
как оно было дальше. Отдаляло последнюю строчку стиха
назойливое внимание Цикоридзе. Он у нас философ, хоть и дискрет.
Собственно, я ещё шляпу не успел снять, как он спросил меня,
думаю ли я во время боя. По моему разумению, у них с
Сержантом шёл диспут о сознании в пространстве, и хозяина квартиры
явно занимала определённая идея. «Что для вас есть время?»,
— спросил он нас, когда стихотворение сдвинулось с мёртвой
точки. «Время — это то, что отделяет меня от цели», — ответил
я, а Светланченко опять задала вопрос, на этот раз особенно
дурацкий. «Что ты имеешь в виду?», — спросила она
агрессивно. Я уж думал, что последует закономерный ответ: «Что имею –
то и введу», но не так прост Цикоридзе, как его малюют. Он
удовлетворил её любопытство, но что она ответила, я уж и не
упомню. Что-то красивое и бессмысленное, как её хипарьские
фенечки на щиколотке, которых никто не видит. Философ с
глазами волка сказал, что оба мы не правы. И развернул перед нами
свою теорию. Кому не знакомы философские диспуты,
затерявшиеся где-то между первой и второй. Бутылками водки. Ничто так
не поднимает уровень вашего английского, как еженощные
беседы о шаманических практиках и психонавтике с чехом Генри в
баре гостиницы в спальном районе Праги под успокаивающее
бульканье пары галлонов Крушовице. Это было как раз в то время,
когда Цикоридзе там же в русской дипломатической школе
горбатился на аттестат. Я как раз приехал его навестить, но у
него отключили телефон, и встречи не получилось.
Подземный ветер не знает свободы -
Он знает толпу, тусклый свет, переходы.
На свет он явился в тридцатых годах,
Когда первый поезд пошёл впопыхах.
Какое чудное слово «впопыхах», сколько в нём эротизма и даже
придушенной порнографичности! Оно кричит о звериной природе