Врагам падать некуда.
***
Внезапно и назойливо брюзжит допотопный, неубиваемый Siemens C45,
тем самым превращая меня из дыни в пчелу.
— Превед, Медвед!
— Здоров, Серёгыч. В общем, я сразу к сути.
— Суть в песок, Медведев!
— Концертик сегодня намечается, офигеть — не — встать!
— Рокабилли, поди?
— А то ж, говна не держим.
— Мда-а, а ведь денег-то у меня и нету.
— Не ссы, братишка, я плачу.
— Щедрый ты, сцуко.
— Я-то, сцуко, щедрый, но про запас.
***
Моё внимание привлекает шарфик, белый и пушистый, придавленный ногой
поверженного супостата. Я механически подбираю этот трофей
и по прикосновению узнаю его. Он привлёк моё внимание и
ранее, до появления компании недоперевыпивших богатырей. Я
увидел его на шее девушки, разумеется рыжей, и прямо физически
ощутил его прикосновение. Это был миг настоящего
сопереживания. Я не только ощутил шею девушки как свою, но и почувствовал
себя шарфиком, обнимающим шею девушки. Это глубокое чувство
вылетело из головы по описанной выше причине. Я ищу глазами
девушку, но нигде её не обнаружив, выхожу на своей.
Турникет пропускает её к солнцу.
Ангел
Вот такой вот он человек, этот Цикоридзе. Стоит ли удивляться,
что впечатлительная натура Светланченко вызвала у него живейший
интерес, а точней сказать, пресловутое любопытство. Она, сама
не ведая, в какой опасности находилась, подлила масла в огонь,
прилюдно усомнившись в его способностях. Это, ясен-красен, задело
его за живое. Речь шла о репутации потенциально великого мага.
С одной стороны — крах и публичное унижение, с другой — сокрушительная
демонстрация могущества. Короче, крючок неуверенности для самоутверждения.
Конечно, плевать он хотел на наше мнение. Мы — не его публика.
Однако Цикоридзе нельзя было отказать в чувстве юмора. Он экспромтом
соорудил ироничную и мучительную комбинацию. Моментально проанализировав
наши взгляды и ужимки, он сделал простой и верный вывод: я в неё
влюблён, а Сержант её вожделеет. И само собой пришло решение,
как поиздеваться над нами тремя, доставив и муку, и наслаждение,
поймать в силки. Демонстрация силы. Он решил пробудить в нас тёмные
начала, оборотные стороны наших личностей, подноготную грязь чистых
душ. Раскалить звериную страсть до предела, чтобы определить для
Светланченко явного победителя. Самца на раз, халифа на час. Как
ни крути, один получал крутой облом, остальные — муки расплаты.
Утром. В конкретном случае, как выяснилось позже, ещё и маленький
пикантный французский сувенир. Дождавшись, пока нас покинут посторонние
для этой игры фигуры, он усадил друг напротив друга Марину с Сержантом
и велел взяться за руки. К тому моменту я уже понял, что происходит,
но мне стало любопытно. А любопытно вот почему: отец Сержанта
был, по его уверениям, неимоверной силы целителем, мать Марины
— аналогичного качества гадалкой. Сама же эта парочка позиционировала
себя немереной оккультной крутости кошаками. Светланченко, в частности,
поделилась с нами страшной тайной — она мастер Рейки второй ступени.
И хоть я знал, что Рейки — детская забава, а их посвящения и титулы
продаются как индульгенции Ватикана, меня заинтриговал результат
эксперимента. Я знал силу Цикоридзе и чувствовал их, но хотел
знать — сколько они продержатся. Короче, усадил он их и стал нашёптывать
свои дьявольские стихи, пританцовывая и махая руками. Меня всегда
забавляла формалистичность старой школы. Я слушал текст и следил
за пациентами. Лёша импровизировал на русском, что было с его
стороны ошибкой. Впрочем, читай он на любом другом языке, которые
используют в этой традиции — эффект был бы тем же. У меня цепкая
память и широкий кругозор. В общем, ребята продержались недолго,
и я был разочарован. Секунд пять, не больше. После чего они дружно
стали постанывать и хрипеть, а под конец уже бились в конвульсиях.
Когда колдун закончил, оба были в отключке. Ясно дело, откачивать
их пришлось мне, как студенту медику и единственному реальному
целителю. Откачал. Передышка на сигарету и рюмку водки.
3
Немного городской
Я немного городской. Всё привычно и связно, рыба в воде. Всё-таки остальное воспринимается инородным.
Только возвращаясь, в очередной раз, в свою Москву, в первые часы, когда яд вновь пропитывает тело, успевшее отдохнуть, по спадающей внезапно ломке, бывшей ранее уже незаметной, привычной, узнаёшь, насколько город вошёл в тебя на молекулярном уровне. А то и поглубже.