Напротив круглое окно. Вокруг подушки. Это огромная комната с высоким арочным потолком, который обшит деревом, как и стены. По бокам такие выступы, и на них несколько маленьких светильников вмонтировано по обеим сторонам, таких, знаешь, что создают очень мягкий равномерный свет, тёплого оттенка, жёлтый.
Справа от меня стол, на котором стоят два компьютера. Один из них — пентиум сто шестьдесят шесть. Ты представляешь себе, что такое?
— Да, это очень старый компьютер.
— Видела такие когда-нибудь?
— Нет, ни разу.
— Он огромный. Так вот, а на его здоровенном мониторе стоит маааленький нетбук. От нетбука тянутся 2 провода. Один из них, естественно, в розетку, а второй разветвляется и уходит к двум колонкам. Из которых играет Джон Кеннеди.
— Здорово)))
— Да, слушай дальше, ещё как здорово, но слушай дальше. Слева от монитора стоит зелёная лампа. Она повёрнута собственно лампой вверх, светящей поверхностью, излучающей тепло. Потому что это тепло нужно мне — я кладу на него белый бумажный лист и сушу..
— Ого! Да у тебя бошки там?!
— Нет, сушу листву, бережно собранный план — бошечки я оставил на потом. Я уже скурил порядка восьми мокрых, и ещё у меня остались забодяженные по всем понятиям табачком и перемолотые самые маленькие листики. В свёрточках ряжом лежат средние, самые большие и опавшие.
— Как это мило, ты прекрасно рассказываешь, прям так же как я.
— Ну да. А слева у стола лежит свёрточек с грибами.
— Грибов намутил?
— Нет, это наши, сам собрал.
— И сколько?
— Две порции.
— О, как это жестоко с твоей стороны — говорить о грибах, когда я так далеко.
— Слушай, я сегодня первый раз в жизни собирал грибы наши, никогда не знал, как они выглядят. Ни разу не пробовал. Не, ну то есть мексиканские ел, а наши нет. Мне так стрёмно было, но я справился, безошибочно определили псилоцибы и теперь намного уверенней себя чувствую.
***
— Привет, Антон.
— Привет.
— Ты где?
— Я на концерте Сергея Летова.
— О, слушай, ну тогда не буду тебя отвлекать.
— Ага.
— Любовь, передавай любовь… покойнику. Покойнику? Ой, а, не, тогда передавай ему привет. Скажи, что он крутой мужик, и нам с ним надо обязательно записать рэпчины, потому что мы уже играли, и было круто, а теперь надо вот рэпчинки сделать.
— Он же на дудках играет, у него их до жопы.
— Ага, у него ещё такая крутая есть цифровая, на которой всяких разных инструментов жопой жуй.
— Ага, он уже играл на ней.
— Мы как раз познакомились, когда он её только купил.
— Наверное, счастлив был до усрачки.
— Ага, стоял перед всем залом показывал всё, что она умеет, радостный такой. Неплохо полабали. Ну так что? Передавай ему привет при случае.
— Ага, передам… При случае…
***
— Привет, Тимур.
— Привееет, чуваак.
— Не спишь?
— Не-а, не сплю.
— Это хорошо. Я тоже.
— Ты зайти хотел?
— Не, я не в Москве.
— А где ты?
— О, я в огромной комнате с арочным потолком, обшитой деревом, с мягким светом по сторонам, с круглым окном, с компом и колонками, из которых играет джон кеннеди охуительный, с мокрым, с листьями, которые я высушил на лампе, с пакетиком грибов на две порции, сижу на диване, обложившись подушками, и пишу повесть.
— Ого, как круто, я рад за тебя. И это где ты так развернулся?
— На даче, чувак. На втором этаже сижу. Диван разобрал от всякого говна и устроился.
— Здорово. Это вы с Серёгой туда приехали?
— Не, я с родителями приехал, прикинь.
— Ага. И небось заперся там, и ещё вместо компа печатную машинку поставил.
— Да не, не. На нетбуке пишу.
— Не, ну я подумал, что ты уж все возможности используешь, чтобы создать себе атмосферу.
— Да тут и так атмосфера огого, поверь мне. Но хрен запрёшься. Одних только игрушечек с моря, всё ещё надутых, сколько поразбросано вокруг. Лодка, вон, надувная есть. Но хрен запрёшься, я тебе говорю. Хотя ведь у меня есть печатная машинка…
Вес волны
Гемоглобин. Глобула гемоглобина. Бублик эритроцита. Этот вес внутри, он сжат немилосердным давлением в ничтожную оболочку тела, в тесный объём его полости, единственной и главной. Так весит только кровь — сумрачный сгусток, стянутый западнёй фибриногена, вжимается страшной каплей в расчерченное дно ладони.
Этот вес чувствуешь ежемгновенно до самого конца — он насыщает лабиринты сосудов. Да, полость — единственная и главная, но растёт она из дикой заросли полостей первичных — пульсом спадающихся и наполняемых беспрерывно. Всё тело — полость полная, в каждой части — объёмом и весом.