Кровь даёт осязание, ей чувствуешь. Подлинно, фактично — фактурно. Сердце, да, насос, и весь ты — шланг. Складываешь пальцы подушечками, ощущаешь — в каждом жизнь бухает, выпирает и вдавливает себя в противность — и там то же, так же. Тепло чувствуешь, и холод, и боль, иное всё — кровью. Вес её в тебе — вечен, не избавиться — и пропускаешь мимо фокуса. Пока. Потом тьма, покой, пустота действия — время сна разряженное, не к чему пристать — и наваливается оно, чувство себя — кровью.
Живёшь ей: течёт — бьёт в барабан ткани, движет; стынет — ссыхаешься в лёд; горит — испаряешь себя. И не деться никуда — внутри. Всё в ней, в неё, через неё входит: вкус, запах, цвет, слух.
Магнит правильный из детства был дугой, справа синий, слева — красный. Красный железо тянул, синий — гнал. Красный как огонь, синий как лёд — тепло тянет, холод гонит. Красный как артерия, синий как вена — там богатая, там бедная газом. Красный как румянец живого, синий как кожа мертвеца. И вся кровь — она железо, и всё иное — магнит. Красный. Синий.
Я вижу обсидиановую Эллу — замшей голоса она гладит напряжённые в чувственном экстазе бледные лица зрителей в золотистом партере, ощупывает зал. Она могла бы найти дорогу без глаз — ощупью голоса. Растущий из неё звук рождён полем эритроцитов, глобулами гемоглобина. Его чувственность рождена чувством непрерывного чувства, принятого на себя обетом. Так только и можно исторгать любовь песни.
Не можешь голосом — взглядом щупаешь поверхности, внимаешь танцу бугорков глины любого тела. И в секущей плоскости чая в кружке видишь кружку саму резче, замечая в отражении вытравленное бликами несовершенство — неощутимое прямым взглядом на белую стенку. Но кружка в кружке отражается только когда влаги в ней посередь, выше отразить нечего, ниже отражать нечему.
Демон
Заворот в этот уголок не случаен, поскольку именно здесь проживает
Вася. Вася — девушка, это всё, что следует о ней знать. Зато
вот на Васином этаже имеется уникальный девайс, освежающий
круче «нести» и бодрящий мощнее «бёрн». А освежиться мне
сейчас не помешает, так как насыщенное утро замутнило мой дзен.
Я выхожу из лифта, дожидаюсь закрытия дверей, берусь за
ручку двери и вызываю лифт. Разряд!
***
Мысли мои о Мышке. Давно должна появиться. Город почти незнакомый.
Парень — малознакомый, зато весьма симпатичный. Сотовый –
недоступен. Кто-нибудь, дайте водки! Пить я не собирался.
Муравьед поставил мне стопку. Стопку я вылил в пиво. Пиво я выпил
залпом. Так же пошло и дальше. Выйду-ка я проветрюсь.
Сотовый недоступен. Диктор — тупая сука. Ей не понять — разлука.
Если пишу стихами — значит душой не с вами. Значит, душой в
бутылке.
— Пьяный опять, дурилка?
— Мышка, етить твою налево, где ты летала?
— Ну, я же летучая мышка. Нафиг твой концерт, пойдём домой лучше, я спать хочу.
Ну и пошли.
***
Обычно я и срезаю через этот дворик от «Парка культуры». И выхожу на
тихую улочку, мирно заставленную иномарками эксклюзивного
разлива. На мой вкус, самое примечательное — деревянный домик
мохнатого года, в котором ныне трудятся бесталанные
педагоги, обучая дошколят всему: от грамоты до оперного вокала. Сам
думал записаться, да возрастной ценз не прошёл. А хорошая
была бы сцена: выступает хор воспитанников центра дошкольного
творчества, в заднем ряду стоит бородатый имбецил и
вытягивает что-то вторым альтом — выше не залезет. Ну, не срослось
— так не срослось, как у нас в меде говорят. На этой улочке
вообще всё как-то не срастается. Вот та же Вася,
выпрыгнувшая как-то из маршрутного такси. Откуда здесь Вася? Откуда
здесь маршрутное такси? И откуда здесь, чорт побери, эти две
ледяные глыбы, на которые я пялюсь уже 15 минут?!
***
Она вся еле ощутимо подрагивает. Но я ощущаю. Из одежды на ней –
только трусики. Все мои поползновения в эту область немедленно
пресекаются. Её левый сосок напряжён, и я легонько его
покусываю. Самыми кончиками пальцев обвожу пупок. Мягко сжимаю
зубами мочку уха. Пальцы спускаются чуть ниже.
— Не руками, глупый…
— Ты уже не хочешь спать?
— Давно уже хочу… не спать.
Я беру на себя уничтожение излишних преград и вхожу в неё. Она
пахнет лимоном и корицей. Горячо. На её лице появляется сладость.
Порок. Наслаждение пороком. Её дыхание похоже на ветер в
бамбуковой роще. Она выгибается, и я сливаюсь с ней в едином