Она заскакивает на упругий диван, хватает боковую подушку и, припрыгивая на одной тоненькой ножке, нетерпеливо машет мне рукой. Я с хохотом залетаю к ней, наверх, и тут происходит нечто — она локтём проворно выключает в комнате свет и валит меня на спину. Скользкие белые пуговки моей сорочки всё время выскальзывают из ёё острых пальчиков, и мне удаётся вырваться из-под девочки, которая заметно меня сильнее, рвануть дверь и вылететь в залитый пыльным жёлтым светом коридор. Она выходит вслед за мной, вся насквозь разобиженная, и явно ничего не понимает в произошедшем. Я, впрочем, тоже.
Демон
Два непохожих ритма. Чужие и свои шаги. Свои шаги среди чужих
узнаёшь наощупь. Что-то покалывает, когда узнаёшь снаружи. Когда
твой ритм попадает в резонанс к ритму иного человека. И вы
идёте, два таких разных кошака, но совершенно одинаково, и не
понимаете, что вдруг случилось, всё страньше и страньше.
Даже не заметив того, кто шагал в ногу, ты запомнишь это
ощущение. И вспомнишь гораздо позже, когда лавина твоих соратников
подхватит тебя и понесёт к Зимнему — в последний раз.
Задумавшись об этих ощущениях, понимаешь, зачем солдат учат
маршировать.
Я кладу ноги небрежно, как проволочная кукла в руках марионеточника.
Вихрастый — вторая кукла — подпрыгивает при каждом шаге. Он
резво машет руками, словно живущими в отдельном от ног
музыкальном размере. В третьем размере свингует его голова,
вертящаяся по сторонам. Квадрольно-триольный ритм. Я заложил
руки в карманы, сгорбился, изучаю горизонт. Чирк-чирк — и
свежий дымок заструился к Господу.
***
Излюбленное место на крыше — надстройка вентиляционной шахты. В
народе называется «яйцегрелкой». Эта замечательная штуковина
служит и столом, и скамейкой, и кроватью. «Карлсоны» уважают её
за сухость и теплоту в любое время года — с неё стекает
вода, на ней тает снег. Разумеется, при наличии должного роста
и определённой длины, её можно использовать и в качестве
любовного ложа, однако до траходрома она не дотягивает по
площади, хотя и превосходит диван по жёсткости.
Но нам нужнее стол, и мы выставляем на игровое поле авангард — белое
полусладкое. Бокалы прилагаются — Богемия. Табак делает
залп — два из трёх! Мышка элегантно достаёт слимы и эффектно
прикуривает. Вихрастый морщится, я выпускаю колечко. Оно
зависает над Мышкой нимбом, но заколотые над ушами волосы торчат
рожками.
***
Конструктор гостиничного комплекса разбросан в беспорядке. Этот
«лего» — явно некомплект. Мы не без труда находим пристанище
автобусов. Автобусы взяла в окружение толпа школьников,
увешанных ракетницами и гатлингами. При ближайшем рассмотрении
артиллерия оказывается поклажей. Молодняк в Москве транзитом –
перекусить по дороге в Германию. Полная параллель школяров
отправляется практиковать язык и обмениваться опытом с der
kinder’ами. По прошествии офигения Мышки от моей коварной
внешности, я беру её на абордаж. Точней сказать, на плечо. Она
визжит и машет ногами — ноги я направляю на Вихрастого, и он
ретируется. Шикарные ощущения.
***
На крыше нет углов, там есть края. Но укромный уголок можно найти и
там. Вихрастый нашёл:
— Серж, я хочу, чтобы она осталась в Москве. В Казани она сгниёт с
этими алкашами.
— Ну, так и поговори с ней, какие проблемы? Не надо меня втягивать.
— Серж, я не смогу. Это получится только у тебя. Ты же спец, Серж!
Пожалуйста, мне нужна твоя помощь.
— Чтобы ты потом опять ненавидел меня? Ты ведь прекрасно знаешь, что
у меня есть только одно оружие.
— Серж, я готов. Я выдержу, правда. Я не буду тебя ненавидеть.
— Не ври хоть себе! Я сделаю это ради нашей дружбы. Но этим мы её
разрушим. Ты сунул голову в петлю, мне осталось выбить
табуретку.
***
Вихрастый складывает журавлей из салфеток. Мышка, не отрываясь,
смотрит мне в глаза, пытается смеяться:
— Ты знаешь, со мной бывает. Когда я много выпью — становлюсь прозрачной.
— Тебя видно насквозь?
— Да, но не в переносном смысле. Посмотри на это фото.
Мышка протягивает мне любительский фотоснимок — ногти покрашены в