-Значит электричка уехала и ты собираешься, Костя, ждать другую?
-Да... А ты?
-А я пешком, до Пушкино рукой подать.
-А мне что - до Москвы бежать что ли? Я буду мужественно мерзнуть, Григорий.
-Послушай, Костя, я сегодня утром проснулся, на замерзшем окне была тень от какой-то птицы и мне пришли в голову следующие строки - Ом, я говорю себе и птице, а птица все молчит и молчит, то оказалась замерзшая тряпка, а не птица, но было поздно - я уже сказал Ом и тряпка стала птицей и улетела в мороз... Ну как?
-Творчество одного из братьев Ломовых не охватывается взглядом литературного критика...
-Ясно. Я побежал...
-Счастливо, может быть я тебя еще обгоню.
-Ом-м-м-м-м!..
Вдоль железной дороги, вдоль высокой насыпи, летом была тропинка, а сейчас только по макушкам кустов можно угадать, где ступала нога человека, вороны расселись по верхушкам столбов, нахохлившись на свою воронью жизнь, мороз бодрит и возбуждает, в легкие поступает огромное количество обогащенного кислородом воздуха...
Григорий был многосторонней натурой. И прожил уже к этому времени несколько жизней. Первую свою жизнь он прожил «лабухом» в ростовском, что на Дону, ресторане. Лабал на гитаре, сшибал бабки, стриг капусту, клеил чувих... Затем сошел с ума, бросил кабак, бабки, чувих, гитару и махнул в Москву. Поступил лаборантом в один из многочисленных институтов и сам, самовольно, по собственному желанию, подготовил «кандидатскую»... Обучение языка санскрита методом танца и музыки... И защитился экстерном, совершенно не учась ни где, вызвав легкий переполох в малочисленных спаянных рядах санскритоведов... А затем снова сошел с ума, видимо вошло в привычку - оставаясь несчастным кандидатом наук, круто врубился в дзен-буддизм и решил посвятить лучший свой остаток ЖИЗНИ несению дзен-буддизма в массы с помощью панковской музыки и панковских песен под псевдонимом брата Ломова... А потом... Правильно, сумасшествие вошло в привычку, оставаясь дзен-буддистом, певцом и поэтом панк-движения в узких кругах (ни чего не имеющих с фактическим панкством) совершил головокружительный кульбит и оказался во главе Школы духа за чистый образ жизни в ли-дзян традициях...
Вообще-то Григорий был в поселке Заветы Ильича легендарной личностью. Поэт под псевдонимом брат Ломов (второй брат Ломов жил в Москве и по-своему тоже был интереснейшим человеком!), учитель истории религии (сначала перестройки, естественно) в местной нормальной школе, не духа, учитель в жизненном опыте и мироощущения с точки зрения дзен-буддизма для некоторых, живущих в Заветах... Но одновременно с этим и ученик православного священника отца Алексея, сам отец двух детей - Игоря и Светы, и так далее, и тому подобное... Учеником отца Алексея Григорий был конечно духовным, так как православие ученичества не приемлет. И не смотря на двух детей и жену, мог исчезнуть на неделю-другую-третью, так как ездил на Алтай поклонится священным местам огнепоклонников... И все это в одном человеке... Даже для хипаря Славки, как он не раз говаривал - такой смеси было много. А ведь это обычная интеллектуальная смесь, слава богу, диссидентство хоть туда не было намешано, ограничился Григорий лишь фрондерством и посторонностью, если есть такое слово в русском языке...
Если бы Григорию было бы двадцать-двадцать пять - эти все кульбиты были бы понятны и объяснимы... Но ему было уже далеко за сорок, а потому и жена и дети с тревогой и волнением следили за папой, не зная, что в следующее мгновение он выкинет, не зная, что в одно прекрасное, а правильней сказать - ужасное утро от него можно ожидать... Изучение китайского языка Григорий отложил на пенсионный период, но словари и учебники приготовил заранее. Уф... жарко, но осталось немного, показались уже окраины Пушкино, скоро и магазин появится, а там и мука, где бы найти спонсора на строительство Центра духовного возрождения, интересно - если дать объявление в газете, откликнулся бы кто-нибудь или нет, ого! какая очередь, аж на улицу, но ни чего не поделаешь, заявила без муки не возвращайся, ОМ-М...
Среди всеобщего шума, гама, ругани и мата, толкотни и суеты, столь естественных звуков, сопровождающих столпотворение народа, именуемое «очередь», раздался неестественно тихий и спокойный голос:
-Здравствуй, Григорий...
и шум отлетел куда-то в сторону... Прямо перед Григорием стоял одетый по обыкновению вне храма - в мирское, отец Алексей, настоятель прихода православной церкви в Новой Деревне.
-Здравствуйте отец Алексей. Какими судьбами?
-Да все промыслы божьи, отрок, -
улыбнулся и глазами, и губами отец Алексей, и его худощавое красивое лицо в обрамлении чуть седых длинных волос озарилось каким-то внутренним светом.
-Почему давно не заходишь, Григорий? Нехороша забывать тропу в отчий дом, нехорошо... Приходи к заутрене, в воскресенье... Я тебя буду ждать. А после службы побеседуем...
-Обязательно приду, отец Алексей...
Священник отчески потрепал, хотя был ровесник, Григория за плечо и еще раз улыбнувшись, отошел.
Суета сует, все суета, Григорий, Григорий, все хочешь познать, все успеть, все увидеть... А век человеческий отмерен свыше и коль он долог - не нам знать... Все я понимаю - и буддизм твой, и терзания, и поиски правды и места своего на этой земле, все понимаю... Сам когда-то такой был... Сам искал, хотя родной отец тоже осененный саном, верный путь мне указывал... Да видно судьба человеческая такая, пока сам не найдешь - ни кто тебе не указ... Но помощь великое дело, и мой отец, царство ему небесное! невзначай, не силком, указывал да разъяснял... Григорий, Григорий...
-Батюшка, благослови! -
прервала мысли отца Алексея какая-то дщерь божья лет так восьмидесяти с гаком.
-Благословляю тебя, дочь божья...
-Анисья, -
подсказала, блаженно щурясь, божья дочь.
-В церковь часто ходишь, Анисья? Службы стоишь?..
-Батюшка, вот истинный крест хожу...
-Бог с тобою, дщерь... не меня в обман вводишь, бога! Я тебя уже с месяц не видел в храме, в доме божьем! Гляди - скоро уже на встречу он тебя призовет, к ответу!..
-Прийду батюшка, прийду, капусту солила, то-се, закрутилась, дела батюшка, дела, ох дела наши грешные, истинный крест прийду, вот истинный крест...
-Приходи...
И перекрестив старушку, увлекшуюся засолкой капусты, и дав ей поцеловать сухощавую руку с длинными пальцами, отец Алексей отправился дальше. Много дел, ой много, правильно говорит - дела наши греховные, мирские да суетные, суета сует, все суета...
Над привокзальной площадью города Пушкино кружились вороны... Что-то крича.
5.
К одиннадцати часам Сергей Сергеевич, а это было его настоящее, а вовсе не агентурное имя, офицер госбезопасности, майор, начальник сектора, подготовил доклад о встрече с агентом «товарищем Ворониным». Подготовил и задумался... И загляделся в оконную даль. Перед стальным взглядом серых глаз чекиста через поочередные слои давно не стиранного тюля, двух стекол и падающего снега, не было ни чего видно. Ни рубиновых звезд, греющих сердце каждого настоящего и так далее, ни поставленного на века поляка в бронзе.. Окно кабинета Сергея Сергеевича выходило в какой-то колодец что ли, для вентиляции, что ли, предусмотренный хитрым архитектором при строительстве этого оплота страхового бизнеса. Серая оштукатуренная стена в двух метрах от окна резко ограничивала кругозор Сергея Сергеевича, но только не в работе. Из служебной характеристики:
...майор Сергей Сергеевич Матросов в полной мере обладает абстрактным мышлением и ассоциативным восприятием окружающего...
Сергей Сергеевич уложил доклад в зеленую блестящую папку и встал из-за стола. До назначенного часа осталось семь минут, как раз для того, что бы не опоздать и не томится в приемной. Дорога до кабинета начальника отдела генерала Кузякина была знакома - полупустые коридоры оплота безопасности ковровой дорожкой глушили шаги, молочного цвета плафоны жужжали лампами дневного света, за полированными дверями с цифрами боролись с врагами за лучшую жизнь продолжатели дела Железного Феликса...