Где-то далеко-далеко пианино захлебнулось в бешеном пассаже и смолкло, словно мелодия со всего разгону налетела на что-то, сорвалась и вдребезги...
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Три четверти часа спустя.
За большими окнами -. город, уже почти неразличимый в золотистых сумерках. Отблеск заката пламенеет на водонапорной башне или большой нефтяной цистерне, выходящей на пустырь, за которым открывается вид на деловую часть города. Она пунктирно обозначена вдали светящимися точками окон - зажгли свет или еще не погас на них закат. За столом - трое, невеселая праздничная трапеза идет к концу, СТЭНЛИ поглядывает мрачновато, словно задумал недоброе. СТЕЛЛА смущена и печальна.
На лице БЛАНШ застыла деланная, натянутая улыбка.
Четвертый прибор на столе так и остался нетронутым.
ЕЛАНШ (прерывая общее молчание). Отпустили бы хоть какую-нибудь шуточку, Стэнли. Ну, расскажите же что-нибудь, а? Что это на вас на всех вдруг нашло - не пойму. Потому что я отвергнута поклонником, да?
Стелла делает жалкую попытку рассмеяться.
Да, такого со мной еще не случалось, а опыт у меня немалый, и каких только мужчин я не знавала на своем веку, но чтобы самая настоящая отставка... Ха-ха! Не знаю уж, что и думать... Ну, расскажите же,
Стэнли, анекдот, да посмешней. Нужно же разрядить атмосферу.
СТЭНЛИ. По-моему, до сих пор вы моих анекдотов не одобряли, Бланш.
БЛАНШ. Нет, если занятно и без непристойностей, то почему же?
СТЭНЛИ. Да где мне - у вас слишком тонкий вкус, еще не угодишь.
ЕЛАНШ. Тогда давайте уж я сама.
СТЕЛЛА. Правда, Бланш, расскажи! Тряхни стариной.
Вдали зазвучала музыка.
БЛАНШ. Ну, что ж... только что бы вам такое... Сейчас, сейчас, надо заглянуть в наш репертуар. Ах да! обожаю эти - из цикла о попугаях. А вы?.. Ну, ладно - об одной старой деве и попугае. Так вот, был у этой старой девы попугай, отчаяннейший сквернослов - такие знал виртуозные загибы, похлеще мистера Ковальского.
СТЭНЛИ. Х-ха!
БЛАНШ. И утихомирить этого попугая было только одно средство набросить на клетку покрывало, тогда он решал, что настала ночь и пора на боковую. И вот как-то раз - а дело было утром - только старая дева откинула с клетки покрывало на день, как вдруг... кого бы вы думали, видит у входа?.. Священника! Ну, она со всех ног к попугаю и поскорее - покрывало на клетку, и только уже после этого впускает священника. Попугай себе сидит смирнехонько, тихо, как мышь; но стоило ей спросить гостя, сколько
ему положить сахару в кофе, как тот вовсю; (свистит)... да как ляпнет: "Ну, черт его подери, и короткий же выдался нынче денек!" (Запрокинула голову, смеется.)
Стелла тоже делает безуспешные попытки казаться веселой.
Стэнли - ноль внимания на всю эту побасенку.
Он словно ничего не слышал, - тянется через весь стол, подцепил вилкой последний кусок торта и аппетитно пожирает его, ухватив прямо рукой.
Насколько я понимаю, мистеру Ковальскому не смешно.
СТЕЛЛА. Мистер Ковальский ведет себя по-свински и увлекся настолько, что до остального ему и дела нет.
СТЭНЛИ. Правда твоя, детка.
СТЕЛЛА. Как ты весь извозился - лицо, руки... смотреть противно! Иди умойся и помоги мне убрать со стола.
СТЭНЛИ (швыряет свою тарелку на под). А я вот как убираю со стола. (Крепко схватив ее за руку.) Не смей так обращаться со мной, брось эту манеру раз и навсегда. "Свинья... поляк... противный... грязный... вульгарный..." -- только и слышишь от вас с сестрицей; затвердили! Да вы-то что такое? Возомнили о себе... королевы! Помните слова Хая Лонга1: "Каждый - сам себе король". И здесь, у себя, я - король, так что не забывайтесь! (Сбросил со стола чашку с блюдцем.) Вот, я убрал за собой. Хотите, уберу и за вами?
1 Известный американский политический деятель фашистского толка, убитый в 1934 году, когда он был губернатором штата Луизиана.
Стелла тихо заплакала. Стэнли величественно прошествовал к двери и, стоя на пороге, закуривает. За углом, в баре, заиграли черные музыканты,
БЛАНШ. Что здесь происходило, пока я принимала ванну? Что он тебе Говорил? Стелла!
СТЕЛЛА. Ничего! Ничего! Ничего!
ЕЛАНШ. Я догадываюсь - про нас с Митчем. Да, да, ты знаешь, почему Митч не пришел, и не хочешь сказать!
Стелла безнадежно качает головой.
Я позвоню ему.
СТЕЛЛА. Лучше не надо.
ЕЛАНШ. А я позвоню.
СТЕЛЛА (убитым тоном). Не стоит, Бланш.
ЕЛАНШ. Но ведь так же нельзя, должен же кто-то объяснить мне, в чем дело! (Метнулась в спальню, к телефону.)
Стелла выходит на крыльцо и укоряюще смотрит на мужа. Тот, проворчав нечто невнятное, отворачивается.
СТЕЛЛА. Можешь радоваться - твоих рук дело... ни разу еще кусок не шел мне так поперек горла, как сегодня, когда я видела ее лицо и этот незанятый стул. (Заплакала.)
ЕЛАНШ (по телефону). Алло! Будьте любезны, мистера Митчелла. А-а!.. Если позволите, я оставлю свой номер. Магнолия девяносто-сорок семь. И передайте ему, что Дело неотложное... Да, да, очень важное дело... Благодарю вас. (Потерянная, испуганная, задерживается у телефона.)
СТЭНЛИ (медленно обернулся к жене, грубо хватает ее в объятия). Уедет эта, родишь маленького, и все, все наладится. Снова заживем душа в душу, и все у нас пойдет по-прежнему. Как бывало. Помнишь? Какие ночи мы проводили вдвоем! Господ^ солнышко мое, как привольно нам будет по ночам, ну, и пошуг там же мы тогда, а?.. Совсем как раньше!., и снова побегут у нас разноцветные огоньки... и некого опасаться, что услышат - никаких сестер за занавеской!
Наверху громкий хохот, крики, взвизги.
(Негромко засмеялся.) Вон! - Стив с Юнис...
СТЕЛЛА. Вернемся. (Идет в кухню и принимается зажигать свечки, воткнутые в белый торт.) Бланш!
БЛАНШ. Да? (Возвращается к столу.) Ах, эти свечки - милые, милые, милые... Не зажигай их, Стелла, не надо.
СТЕЛЛА. Ну вот еще!
Вернулся в кухню и Стэнли.
БЛАНШ, Сбереги их на дни рождения маленькому. Пусть всю его жизнь светят ему праздничные свечи, и пусть глазенки его светятся, как два синих огонька, зажженных на белом именном торте...
СТЭНЛИ (усаживаясь). Какая поэзия!
БЛАНШ (промолчав, задумчиво). Зря я звонила ему, не стоило.