Разъяснить ситуацию с клиникой Анька не удосужилась. Антон решил, что Юрка просто насмотрелся фильмов. Фильмы про войну снова в моде.
Утром мадам Добровольских наконец кое-что рассказала.
– Да какая тебе разница! – бросила она напоследок. – Тебе же на нас наплевать!
– Сколько там надо?! – спросил он, зная, что любая сумма ему сейчас не по плечу.
Знал, что даже работай он круглые сутки, не смыкая глаз и не покладая рук, на лечение за рубежом денег в любом случае не хватит. Знала это и Анька. Поэтому вместо ответа истерично рассмеялась:
– Да какая разница-то! Киллером, может, подрабатывать собрался. Так тебя не возьмут, не обольщайся. Ты в стену-то из рогатки не попадешь. Люди разве что со смеху умирать будут.
Антон пожал плечами. И не ударишь ее при Юрке. Впрочем, не в нем дело. Не умел он бить женщин. Не умел бить вообще. Поэтому она била его. И удар хорошо поставлен, а ему только и остается, что уйти. В защиту. Глухую. Притвориться глухим и уйти.
Он и ушел. На работу.
– Как вы отдыхаете?! – спрашивал давеча по ящику бодрый репортер у одного из ветеранов эстрады.
Ветеран восседал за своим роялем в компании девицы, которая ему в дочери годилась.
– Работа для меня – лучший отдых! – бодро рапортовал ветеран.
Гормоны играют. Седина в бороду – бес в ребро.
Антон тоже отдыхал на работе – больше просто было негде. И насчет гормонов ему все было понятно. Только кому смазливая девчонка, а кому ручная работенка. "Холмс, я хочу женщину. – У вас же есть жена, Ватсон! – Ну, Холмс, вы бы еще про маму вспомнили!" Тогда, в университетские годы, вся его энергия была направлена на Ритку-Маргаритку.
Ритку в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ Антон любил по-разному.
Иногда он помещал ее в квартиру, наполненную толпой разгоряченных любовников…
Он представлял себе вечеринку, модную пати-суарэ, где расслабленная кокаином публика предавалась самому легко воспламеняемому блуду. Где в каждом уголке квартиры вились клубки из слипшихся тел, где женщины отдавались по первому зову, где пары сливались и, распавшись, снова сливались в новых комбинациях. И вот, в такой квартире бродила и ходила она – королева и хозяйка этой модной вечеринки…
Нагая. А иногда и не совсем нагая. В иных мечтаниях на ней была полупрозрачная облегающая рубашка. А иногда черные чулочки. А еще иногда – белый лифчик. Только белый лифчик – и все!
Но во всех этих комбинациях, что прокручивались в РАЙСКОМ САДУ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ, он обладал ею. Он обладал ею со всей неутомимой силой своего воображения, и обладание это заканчивалось потом его легким, едва слышным стоном. И мокрым пятном на смятой простыне…
А иногда он представлял ее в купе.
В купе поезда.
Она ехала с Игорем.
Именно с Игорем Сохальским куда-то в Москву или из Москвы, в Сочи, например.
Она была с Игорем. Но купе почему-то было не двухместное, в каких ездят министры, а обычное четырехместное.
И вот соседями Игоря и Ритки оказались двое… Двое мужчин. Двое лихих разбойников с большой дороги. И они, напоив Игоря до потери сознания, принялись Ритку раздевать. Долго и сладко раздевать… А Игорь спал. А они ее раздевали…
Были… Были и такие мечтания. И снова едва слышный стон и мокрое пятно.
Теперь… Теперь он работал бухгалтером, и в их небогатой фирмочке "купи-продай" у него как у заместителя директора по финансам был свой отдельный кабинетик. А в нем, как и положено, – компьютер, подсоединенный к сети Интернет… "Архизанятнейшая штука", как выразился бы покойный Ильич. Антоша быстро в нем, в Интернете, освоился и, будучи так или иначе, но вроде как женатым, стал грешить одной популярной страстишкой – разглядывать фотографии скучающих женщин – бухгалтериц, экономисток, секретарш, инженерок-технологов и прочая, прочая, прочая, всех, кто скуки ради помещает свои фотки и анкетки на тех разделах сети Интернет, где люди… это, как бы… знакомятся.
Сперва Антошка только разглядывал фотки…
Все-таки как-то нехорошо.
Он вроде как бы и женат, да и не мальчик вообще уже!
А потом пристрастился – начал переписываться с этими…
С секретаршами, экономистками, инженерками…
Но до свиданий дела не доводил.
И потому, что денег лишних не было.
Да и вообще из-за робости какой-то внутренней.
А однажды…
А однажды вдруг как молнией его ударило-пронзило…
Вспомнилось что ли в мозжечке о той заложенной мамиными театральными повинностями мине?
И оставшись после работы на три часа, запершись у себя в кабинете и скурив зараз полпачки дешевых "Мальборо-лайтс", он на одном дыхании написал пьесу…