Совсем как тогда.
Когда подхватил Риту после бассейна.
ЕГО РИТУ!
Антон с удовольствием отправился бы этим вечером в офис, но был выходной.
Переступив порог квартиры он было уж приготовился выслушать знакомое словосочетание "где деньги", но как и бывает, к чему готовишься, того не увидишь и не услышишь!
Анька добрая была. Потому как была здорово датая.
К ней из Киришей Катерина прикатила. И значит – оставалась у них ночевать.
На столе в большой комнате тускло белели тарелки с какой-то дежурной снедью. И посередь немудреного этого и изрядно поеденного уже убранства серебрилась фольгой шампанская бутыль, а с нею рядом и водочная бутылочка белела.
– А вот и твой благоверный заявился, – игриво сверкая глазками, пропела Катерина.
– Заявился – не запылился, – хмыкнула Анька.
О матери не спрашивала, а он рассказывать не стал. Аньке наплевать.
– Пожрать-то хоть оставили? – спросил Антон, рыская по столу голодным взглядом.
– Посади мужа за стол, налей вина да накорми, – улыбчиво поучала подругу Катерина.
Сама-то год, как развелась.
Развелась и назад в Кириши к матери укатила.
Теперь вот наведывается в Питер два раза в месяц – дела какие-то еще тут квартирные с бывшим супругом решить пытается.
– Такого мужа легче убить, чем прокормить, – ворчала Анька, накладывая Антону уже несвежего салата и какой-то сомнительной копченой колбасы.
Но незло ворчала. Катькины приезды на ее психике благотворно сказывались.
Антон молча опрокинул в рот свои сто грамм, зажевал колбасой и принялся за салат.
Он оказался рыбным.
Рис, яйца, сайра в масле и свежий огурец.
Смесью для поросят называл Антон подобные женины кюизинные экзерсисы.
Вообще он был непривередой. Подметал все, что положат.
Но Анькиной стряпни не любил.
А мама… А мама теперь в дурдоме на Пряжке жила.
Выпил еще пятьдесят.
Зажевал недорогим сыром.
– Ну, ты меня где положишь? – спросил он жену. – В маленькой комнате, как всегда?
Когда приезжала Катерина и оставалась у них, Анька ложилась с сыном на их с Антохой супружеском ложе, Катьку определяла на диване, а Антону стелила в их второй комнатухе. В той, в которой прежде мама жила.
От выпитого и тело, и голову охватила приятная расслабленность. И не дожидаясь, пока расслабленность эта не перейдет в тягостную потребность либо закурить, либо добавить еще, Антон поспешил пойти лечь.
Лечь да и заснуть в РАЮ СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ.
В РАЮ, ГДЕ ОБИТАЛА РИТКА.
Проснулся он оттого, что кто-то лег с ним рядом.
Да не просто лег, но залез к нему под одеяло.
И не только под одеяло. Но и в его…
В его…
К нему в трусы залез.
Он подумал было, что это Анька.
Вернее, не подумал, а, не разлепляя глаз, определенно решил, что это Анька – разве мог быть какой-то иной вариант?
– Ну что там еще? – недовольно промычал Антон. – Нашла время тоже, иди гостей своих занимай.
Он был в досаде. Ни к чему ему были эти неожиданные женины приставания. Он перед тем как заснуть уже согрешил рукоблудием, помечтав о Ритке, побывав с нею в РАЮ
– М-м-м… А почему сам гостей не занимаешь? – прошептал во тьме явно не Анькин голос.
Антон разом проснулся.
Анька так сроду не делала.
Легкие нежные пальчики и влажные губы там, внизу, колдовали над его полунапрягшимися чреслами.
– Ты кто? – спросил еще не отрезвевший Антон.
– М-м-м, – промычала гостья и, оторвавшись от его начавших активно наполняться пульсирующей силой органов, сказала ласково: – Ты лежи и не мешай работать.
Это была Катька.
Ее еще только не хватало.
А если Анька войдет?
Он подумал об этом, и пульсирующее поступление крови к напрягающимся гениталиям вдруг заметно ослабело.
Катька оторвалась от низа Антонова живота, распрямилась, сорвала с себя ти-шортку, заменявшую ей robe de nuit, и, взяв безвольные Антоновы руки, наложила их себе на груди и снова принялась влажным горячим ртом поднимать "проклятьем заклейменного" на непримиримую классовую борьбу.
– А если Анька войдет? – шепнул Антон как-то совершенно беспомощно.
– Лежи спокойно, расслабься и получай удовольствие, – ответила Катька и вдруг гибким и бесконечно сладким движением спины оседлала его, ловкой ручкой своей направив кончик эссенцированных Антоновых нервных окончаний в разгоряченную себя.
Вообще, если не считать Ритки, что вечно жила в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ, женщин у Антона было только три.
Марина – студентка, с которой на втором курсе, будучи на так называемом "трудовом семестре", Антоша расстался с невинностью. С нею был только один раз, да такой непонятно короткий, что Антон ничегошеньки так и не понял. Потом Элеонора Максимовна – замужняя скучающая женщина, с которой у него был короткий курортный роман в Сочи, в первый год после окончания института и еще до женитьбы… Ну, и жена – Анька, наконец!