А так, каждую ночь у него была Ритка…
Ритка в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ.
И теперь вдруг эта…
Сама прилезла.
И никто ее не звал.
А незваная Катька вовсю расстаралась.
Она даже не просто старалась.
Она как бы это сказать – РАДЕЛА…
Всепоглощающе отдаваясь процессу ради процесса.
А у Антона, сбросившего до этого напряжение в РАЮ ЕГО СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ, теперь вдруг понизилась чувствительность его фиолетового любовного органа… И Катька, проявившая неутомимо-спортивную подготовку и поперву бросившаяся было в спринт, не подозревая, что он обернется стайерской дистанцией, уже обессилившая и уже отчаявшаяся, что Антон наконец когда-либо будет ею побежден, уже трижды замерев на нем, трижды обмерев, в четвертый раз вдруг не удержалась и заорала.
– Ты что? Ты что? С ума сошла? – зашипел Антон, зажимая Катьке рот.
Он так и не кончил.
Она ушла, а он, разгоряченный и испуганный, попытался снова войти в РАЙ СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ и отыскать там Ритку, чтобы с нею закончить то, что начала незваная, оголодалая в разводе Катерина…
Наутро Антон старался на Катьку не смотреть.
– Как спалось, Антоша? – участливо спросила гостья, когда он в майке и пижамных штанцах вышел к обществу.
– Людей бы постеснялся, – с укоризной глядя на мужа, сказала Анька, – рубашку бы надел, дуралей.
– Неужели ни о чем не догадывается? – испуганно подумал Антон.
И вдруг еще больше испугался.
– А вдруг они договорились, Анька с Катькой? Договорились, и в этом есть какой-то скрытый смысл, направленный против него, Антона?
Поспешно выпил кофе, съел полбутерброда с яйцом и шпротой и убежал.
На работу.
А там вечером его ждал Интернет с девушками.
И его пьеса, с которой он, может быть, когда-нибудь прославится…
Все они теперь прокляты, наверное.
Но у кого-то еще не исчерпана инерция шарика китайского бильярда. И кто-то еще катится…
Катится, пока с небес не крикнут СТОП.
– Зачем тут была эта Катька? – думал он по дороге, раскачиваясь и вися на своем поручне вагона метро…
– Зачем она тут была? Зачем?
– Вы выходите на следующей? – кто-то дотронулся до его плеча.
– Нет, – машинально ответил Антон, чуть-чуть посторонясь и пропуская за спиной чью-то по-змеиному извивающуюся спину.
– Потому что не надо было себя проклинать, – отчетливо шепнули ему в ухо.
– Что? – переспросил Антон.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция "Технологический институт", выход на правую сторону, потому что не надо было себя проклинать… – послышалось в динамиках.
– Что? – Антон оглянулся налево, направо…
Слева – женщина лет сорока читала роман в мягкой обложке. Справа – студент с пирсингом в нижней губе играл в свой тетрис на мобильном телефончике…
– Не надо было себя проклинать? – повторил Антон.
– Вы мне? – переспросила женщина, оторвавшись от романа.
– Нет, извините, я… Вы выходите сейчас?
Ему было душно.
Ему было плохо.
Гвоздь.
Гвоздь в голове.
Не рай из собственных грез, но гвоздь.
Огромный.
Огромный ржавый гвоздище.
Такой четырехгранный, кованый.
Гвоздь.
Из записок литературного критика А.Е. Баринова:
Армейские старожилы, те, кому довелось пережить многих из своих товарищей (в буквальном смысле пережить, так как тех, кто не был искушен в мудрости выживания, убили или сослали куда Макар телят не гонял, где они потом и сгинули), так вот, армейские старожилы любили всегда повторять простую мудрость как первую заповедь желающего остаться живым и невредимым в армии вообще, и на войне в частности: "Держись поближе к кухне и подальше от начальства".
Ту часть, где говорится про кухню, можно отнести к практическому армейскому юмору… А вот в той части, где насчет того, чтобы держаться подальше от начальства, содержится мудрость глубочайшего порядка. Как и все армейские инструкции и наставления, основывается эта мудрость на море крови, пролитой теми, кто нарушал это правило армейской жизни.
Люди риска…
Те, кто ходит по лезвию.
Те, кто по краю ходит, это правило хорошо знают.
Не надо светиться.
Или: не буди лиха, пока тихо.
Не надо заигрывать с чертом.
Не надо будить те силы, с которыми потом не сможешь совладать.
Так и в армии – держись подальше от генерала, так как, скорее всего, если он тебя заметит, сделает он это не для того, чтобы наградить тебя, а, скорее, для того, чтобы тебя наказать. Или послать на верную смерть.