"Плебейка, – думал он.- Все они плебеи и затянули меня в свое плебейское болото.
И вот сижу в этом оплеванном домике и смотрю по сторонам, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь не в меру ретивому менту или, что еще хуже, соседям по дому.
Вот будет разговоров: Антон-то пьет! А что еще с ним могло случиться, скажите на милость, он же неблагополучный!" Но не разговоров боялся Антон, а Аньки и ее утренних шпыняний. Страшнее бабы зверя нет – старая истина.
Потом он долго стоял в темноте на лестничной площадке, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Но ключ все время упирался в металл, лязгал по нему.
"Часы заводят по утрам. По утрам у вашего брата, Ватсон, тряслись руки – видите эти отметины на крышке… А потом он спился и умер".
– О, черт, откроешься ты сегодня или нет? Скотина… – сказал он вслух.
Дверь наконец послушалась и распахнулась. На пороге стояла Анька.
– Явился? Пьяный? Ты что это? Теперь еще и пить будешь? Последние деньги пропить хочешь?
– Я не пьян, – соврал Антон. – Я только выпил две кружки пива.
– Две после чего! Я же все вижу!
Молодец, все видит с ходу – сразу чувствуется многолетний опыт. Антон между тем пытался снять ботинки, усевшись прямо на коврик в прихожей.
– Юрке хуже, – глухим голосом сказала Аня.
Антон вдруг понял, что она и сама изрядно пьяна. "Хороша парочка, баран да ярочка!" – подумал он и захихикал.
Это взбесило супругу, и она в остервенении принялась колотить Антона попавшимся ей под руку зонтом.
– Мерзавец, свинья пьяная. Ребенку плохо, а ему хоть бы хны. По кабакам шляется.
Нам деньги нужны. Министра он знает! Финансов! Брехун – если знаешь, то проси у него денег!
Антон с трудом поднялся на ноги и дошел до туалета. Его вырвало. Он вновь осел на пол и прислонился головой к холодному фаянсу.
– Я даже не знаю, с чего начать! – сказал он задумчиво. – И не друзья мы уже давно. Разбежались наши дорожки! Что я ему скажу? Кто меня к нему пустит-то?
– Во, развалился в сортире! Не нассы в штаны – стирать не буду!
"Зачем мне такая жена?" – задал сам себе вопрос Антон. Наверное, тысячи мужчин по всему свету и не только на Руси-матушке задают себе этот вопрос, сидя по своим сортирам. И антураж в этом случае не важен. Может быть, это финский сортир с итальянской плиткой или, наоборот, итальянский сортир с финской плиткой. Антон не знал, что у них там сейчас в моде, у нуворишей. Надо спросить у Игорька при встрече. Мифической этой, как ему сейчас казалось встрече. Игорек ведь он… Он Наполеон! Он солнцу подобен, с ним рядом, наверное, теперь и стоять невозможно – оплывешь в лучах славы, как восковая свечка. Как эскимо, которое так убедительно изображал Ярмольник.
– Что ты там бормочешь?! – спросила супруга. – Молишься, что ли!
– Это мысль! – поднял палец Антон.
Не мог он объяснить жене, что в данный момент он ощущал восхитительную общность со всем мужским родом, со всеми униженными и оскорбленными, несмотря на выдающиеся личные и деловые качества, мужьями. Не поймет, плебейка!
Наверное, поэтому простые мужички часто прибегают к рукоприкладству. Других способов донести свою точку зрения до таких вот Анек не существует. А вот он так не может. Демократичен и политкорректен он до отвращения. Когда отвращение достигло пика, он снова привалился к фаянсовому другу.
А чего стыдиться?! Стыдиться нечего. Все драматурги пили водку. Он и сам не заметил, как произвел себя в драматурги. А почему бы и нет?! Пить он уже начал, пьесу его не сегодня-завтра поставят. Вот так!
– Сволочь! – супруга хлопнула дверцей. – Сейчас соседи выйдут – посмотрят на тебя. Финансовый директор хренов.
– Я заместитель! – запротестовал Антон, которого сейчас очень огорчала любая неточность в отношении собственной персоны.
– Скажешь: сыну на операцию. Неужели так и будем смотреть, как он умирает? Ты этого хочешь? Этого хочешь, да?
В какой-то момент ей показалось, что сейчас Антон скажет: "Да, хочу!".
Что-то мелькнуло такое в его нетрезвых глазах. Может быть, поэтому Анька замолчала и ушла в комнату. Летят утки, летят утки и два гуся. Гусь, впрочем, один. И никуда он не летит! Крылья связаны.
Наконец он нашел силы подняться и пошел чистить зубы в ванную. Сунул голову под холодный душ, и это его, в самом деле, взбодрило.
А когда он лег в постель, спать и совсем расхотелось. В бок упирался острый Анькин локоть. Он резко схватил жену и притянул ее к себе. Она посмотрела на него ничего не понимающими глазами. "Клуша", – подумал он.