Увидев ряд звонков с фамилиями на двери, Ритка глуповато прищурилась и спросила:
– Ой, ты в коммуналке, что ли, живешь? А я не знала!
Антон молча кивнул. Рита, конечно, сто раз слышала, что он живет в коммунальной квартире, но разве Марго есть дело до какого-то там Антона! Внезапно прошел стыд за свою жалкую конуру, бедность, ободранные обои в прихожей. "Не нравится – пусть проваливает, я ее не звал", – со злобой подумал Антон.
– Вот, тут я и живу. Проходи.
Маргарита словно бы не видела ничего вокруг себя. Она не заметила старой мебели, потертого ковра на стене, дырявой обивки дивана, на который она грузно опустилась, как только они вошли в комнату. Девушка осела, растеклась по валику дивана, словно была слеплена из теста или подтаявшего мороженого или была ватной куклой, из которой вдруг выдернули проволочный каркас.
– Погоди, я сейчас чайник поставлю.
– А выпить есть что-нибудь? А, подожди, у меня же у самой есть, я забыла!
Достань у меня в сумке бутылку коньяка, – попросила она.
Антон открыл Ритину сумку и вытащил откупоренную бутылку дорогого коньяка "Реми Мартен". "Из Франции привезла небось или у родителей утащила, – подумал он раздраженно. – Из горла она пила на улице, что ли?" Коньяку оставалось еще больше половины бутылки.
Антон прошел на кухню, нашарил в холодильнике яблоко. Еще там был обветренный пожелтевший сыр – прихватил тоже. По пути он толкнул дверь маминой комнаты, она была заперта. "Ну да, – вспомнил Антон, – она же говорила, что задержится".
Мать работала много. После работы она приходила едва живая от усталости, даже говорила шепотом. Антон никогда больше не видел, чтобы у человека не хватало сил шевелить языком.
Антон достал из пузатого серванта стопки, потом подумал и заменил их гранеными стаканами. Они с Ритой выпили не чокаясь. По ее решительному виду Антон понял, что она собирается напиться.
В голове вертелось сакраментальное: Она любит выпить. Этим надо воспользоваться!
Но понимал, что воспользоваться не удастся – рука не поднимется. Да и кое-что другое кстати, тоже.
Закусывали крохотными дольками кислого зеленого яблока. Бутылка почти опустела.
Антон чувствовал, что стремительно пьянеет. Он ничего не ел целый день. Он чувствовал, что плывет.
Неожиданный визит нетрезвой Маргариты вдруг представился Антону частью выдуманной им сегодня истории, и он вдруг начал убеждать Риту бросить наркотики и начать новую жизнь с ним, Антоном, потому что только он любит ее по-настоящему, а эти кретины, Витька и Игорь, не стоят ее. Он, Антон, будет зарабатывать деньги и сможет обеспечить ее.
Он говорил Маргарите о своей любви, описывал, как много она для него значит.
Почему-то Рита совсем его не слушала, отвернувшись к окну. Антон подсел к ней на диван, начал осторожно расстегивать пуговицы на Ритиной кофточке, целовать шею и ключицы, повторяя, как он любит ее, как им хорошо будет вместе. Внезапно Рита ожила, или это только показалось ему под воздействием коньяка? Ее губы нашли его, она жадно стала целоваться, повернулась, чтобы его руке было удобно гладить ее грудь.
– Игорюша, вот так, сюда, – внезапно хриплым голосом проговорила Рита. Затем, отстранившись от него, она опомнилась и стряхнула его руки: – Что это со мной?!
В Антоне вдруг проснулось бешенство, он оттолкнул Ритку, так что она впечаталась в спинку дивана, и закричал:
– Дрянь! Сука! Твой Сохальский тоже дрянь, каких мало!
Рита внезапно засмеялась.
– Ты… Ты… – она даже не могла закончить – мешал истеричный смех. – Ты, Антоша, прав, как никогда!
И чем больше распалялся и кричал Антон, как он ненавидит ее дружков и любит ее, хотя она – дешевая проститутка с Московского вокзала и не стоит его, Антона, тем громче смеялась Маргарита.
Он попытался снова обнять ее.
– Давай выпьем, – выскользнула из его рук Ритка. – Налей мне! Там еще кое-что осталось!
Потом она смотрела в горлышко бутылки, как в подзорную трубу, и уверяла, что видит какие-то острова на другой стороне улицы… Ей было весело. …Антон проснулся оттого, что его что-то кололо в бок. Он нашарил рукой Риткину заколку, выпавшую из волос, когда они обнимались на диване. Сквозь окно пробивался серый утренний ноябрьский свет. Антон явственно вспомнил, как он объяснялся Маргарите в любви, потом целовал ее, а она, оговорившись, назвала его Игорем и засмеялась. Сука, она над ним смеялась! Как она смеет! Она насмехается над Антоном вместе с этими ничтожествами – Игорем и Витей, ее "любвями". Он не помнил, что было потом, чем закончился вечер. Сознание подсовывало ему картины близости с Ритой, но он так давно представлял себе, как у них все будет, что уже не мог отличить свой вымысел от реальности. Когда она ушла? Когда он вырубился?