– Да-да, – закивал колобкообразный метрополитеновский, снова оказавшийся рядом – неподалеку.
Ему тоже налили, и он, опрокинув коньяк в рот, будто это был не "Реми Мартан", а водка плохого ингушского разлива, тут же поставил пустую рюмку на стол и поспешно отошел на два шага, чтобы не мешать компании.
– А куда мы едем? – поинтересовалась Рита.
– Ну. Ожидается что-то вроде экскурсии московских диггеров, – сказал Сохальский со своей привычной студенческой, исполненной иронии усмешкой.
– И еще ожидается какое-то необычайное сообщение, которое приготовил для нас Антон, – добавил Витька.
– Пра-а-а-вда? Как-а-а-ак интересно! – воскликнула Рита.
Она была в пике своей сексуальности.
Если бы ему, Антону, теперь предложили поцеловать даже ожившую Венеру Милосскую или Афродиту с картины Семирадского, что он так вожделел, будучи школьником и ходя с мамой в Русский музей или хоть самую записную красавицу Голливуда, Антона стошнило бы – все они меркли по сравнению с Риткой. Она, она была его воплощенной мечтой.
Лук, бат доунт тач!
Юпитер и бык.
Мечты и живая Рита.
Поезд вдруг стал.
– Где это мы? – поинтересовался Сохальский.
– Станция "Предконцовая", – с услужливой готовностью ответил метрополитеновский.
– "Предконцовая"? – удивилась Рита. – Не слыхала такой.
– Да ты просто давно в Москве не была! – воскликнул Витька.
– Все больше Лондон да Париж, – добавил Сохальский.
– Нету такой станции, – сказал вдруг Антон, глядя на схему московского метро, висевшую здесь же, в вагоне, – мы по Кольцевой ведь ехали? Так? – спросил он метрополитеновского. – А на Кольцевой нету такой станции.
– Так-то оно так, да не совсем так, – хохотнул метрополитеновский и тут же предложил: – Может, выйдете, полюбопытствуете? Вы же, господин министр, вы же с инспекцией, Тэсэзэть!
Вышли.
Под ногами мрамор и габбро.
Хрустальные колонны, как на станции "Автово" в Питере.
Только станция шире – в четыре ряда хрустальных колонн – и длиннее, чем "Автово", раза в два, а то и в три.
– Слушай, – возбужденно крикнул Витька Сохальскому, – а ведь я слыхал у вас в правительстве свое метро еще при Брежневе сделано было, чтобы прямо из Цэ-Ка на Старой площади вниз спускаться в случае войны или революции и в вагончике аж на сто первый километр из столицы! Я слыхал, что метро это аж до самого Серпухова? – спросил Витька, глядя на метрополитеновского.
– Не знаю, не знаю, – с улыбчивой неопределенностью ответил чиновник, – мне про это ничего не известно.
– Да ладно уж кокетничать с секретами! – крикнул Витька. – Мы тут все допущенные!
Правда ведь, скажи, Сохальский!
Между тем метрополитеновский остановился возле большого мозаичного панно, выполненного в стиле помпезного сталинского классицизма.
– Вот, полюбопытствуйте, дамы и господа, – сказал метрополитеновский. – Мозаичное панно, изображающее Геракла, проклинающего Геру и Зевса за то, что те не дали ему совокупиться с Афродитой.
– Интересно, что-то я не помню такого мифа, – сказал Сохальский, с сомнением качая головой.
– Да ты и позабыл, поди, всю мифологию свою за этими, за темпами инфляции, да за курсом доллара, да за ценами на нефть? – Витька хлопнул Игоря по плечу.
– А там другое панно, господа, – продолжил экскурсию метрополитеновский. – Вот, обратите внимание, мозаичное панно: сын Петра Первого Алексей на пытке у графа Толстого проклинает своего отца и весь его род, предрекая крах династии Романовых.
– Ну, это что-то тоже из области каких-то домыслов желтой прессы, – с сомнением протянул Сохальский.
– Что, министр? Не на то денежки твои метростроители потратили? – съехидничал Витька.
– А там, в торце, – сказал метрополитеновский, – еще одно панно: Курбский проклинает Ивана Четвертого Грозного и…
– Хватит, хватит, ребята! – воскликнул вдруг Антон. – Я должен вам признаться, я должен сделать вам одно важное, нет, важнейшее заявление.
Антон был бледен.
Он был словно мрамор, которым были выложены стены и пол блистательного подземного дворца.
– Что за заявление? – вскинул брови Сохальский.
– Чего ты там навыдумывал. Антоша? – почти ласково спросила Рита.
– И ничего я не навыдумывал, – угрюмо глядя поверх голов товарищей, ответил Антон. – Вы просто выслушать меня должны, вы просто должны меня выслушать, а то…
А то плохо всем будет…
И вдруг синий станционный пылесос, толкаемый каким-то татарином в форменной фуражке, снова выскочил из-за колонны и едва не сшиб Антона с ног.