Дверной звонок издал охающий глухой звук, как будто в лесу прокричала сова, а вслед за ним раздались неторопливые шаги. Аня шагнула в полумрак квартиры.
– Здравствуйте, Адель Викторовна.
Тетка как тетка, никаких жаб, и не рыжая, а обыкновенная шатенка, ничего особенно примечательного. Легко могла бы быть учительницей физики в старших классах.
В комнате оказалось совсем немного места. У окна расположился небольшой круглый стол, а в углу – кресло-качалка. Свечка, карты Таро, какие-то фенечки, как про себя Анька назвала связки трав и ниток, висевшие на стене над столом.
Человека, не обделенного фантазией, должен был рассмешить этот стандартный антураж, с помощью которого псевдомагическая братия наводила туман на и без того затуманенные мозги своих клиентов, и в первую очередь клиенток, еще сто лет тому назад. Но Анька фантазией не обладала и приняла бутафорию за чистую монету. На стене также висело распятие, чтобы, значит, среднестатистический гражданин не усомнился, что все здесь с божьей помощью, а значит – типа легально. Анька не усомнилась.
Всему виной была генетика – продажная девка империализма. С ними, с генами этими самыми, передалось киришской Аньке безграничное доверие ко всякого рода "бабкам", которое сочеталось со столь же безграничным скептицизмом к науке, прежде всего к медицине. Да и колдунья-гадалка вела себя с ней, как со старой знакомой. Брала за руки, ворковала что-то певуче, говор не питерский, а Анька, как многие приезжие, чувствовала эту нездешность лучше коренных горожан.
Адель Викторовна умудрялась одновременно смотреть в глаза посетительнице и заглядывать в свою книгу – потрепанный гроссбух, вроде бухгалтерского. "Конспект там у нее, что ли?" – подумала Анька.
– Беда у тебя, – сказала гадалка. – Большая беда!
Анька закивала согласно и тут же замотала головой, словно не веря в такую проницательность.
– Сын у нас болеет! – заговорила она торопливо. – Лейкемия. Вот я и подумала…
Анька осеклась. Ворожея кивнула, давая понять, что все знает и так, потом сдвинула брови и взяла в руки потрепанную колоду карт. Карты были старинные или, по крайней мере, похожи на старинные. Анька вся подобралась. Адель перетасовала их, шепча что-то, перекрестилась. Анька машинально сделала то же самое.
Карты все с интересными картинками. Вот дурак в шутовском колпаке, смерть с косой. Аня отодвинулась от карт – она такие в кино видела, и ничего хорошего потом в этом кино не случилось.
Да и тайный язык карт – даже простых, тех, в которые резались в Киришах в дурака или пьяницу в босоногом детстве – на щелбаны, а став постарше – на интерес с раздеванием, был ей неведом. Что уж говорить об этих! Она сжалась в комочек на табуретке, подумав не в первый раз, стоило ли вообще сюда приходить.
Гадалка нахмурилась, пробормотала что-то себе под нос и, сложив карты, вздохнула.
– Что? – испуганно спросила Анька.
Взгляд женщины блуждал где-то над ее головой, словно считывая одной только ворожее ведомые знаки.
– Сглаз на тебе, милая! Сильный сглаз! Тут даже я, может, не сумею пособить, но постараюсь. Ты не сомневайся, я денег зря-то не беру! Ты давай сначала сходи-ка на Смоленское к Ксении Блаженной, потом возьми свечей…
Она вытащила из ящика стола лист бумаги и по пунктам расписала все, что нужно было сделать. В конце всенепременно следовало вернуться к ней за новой порцией указаний.
– А кто сглазил-то?! – спросила Анька.
– Этого тебе никто не скажет – трудно выяснить. Может, прохожий, может, сосед позавидовал!
"Было бы чему завидовать-то!" – подумала про себя Анька.
– А бывает, и сам человек себя сглазит или проклянет даже! Целит-то в иного, а ему – как пуля рикошетом! Назад! Потому и говорят, не рой другому яму!
– Я ничего не рыла… – сказала Анька искренне. – То есть не проклинала.
– Вот и умница! – согласилась мгновенно Адель. – Вот что, приведи-ка своего благоверного ко мне, да и ребеночка. Проверим, на всякий случай!
Проверка само собой означала дополнительные сотенные купюры, которые перекочуют в ухоженные пальцы Адели. На лице Аньки отразилось сомнение.
– Ну что же ты, милочка, думаешь – это тебе не зуб вырвать – раз и готово!
Процесс долгий! – потрясла пальцем гадалка перед ее лицом, пристально глядя в глаза.
Гипнотизировала, наверное!
Анька выбралась из парадной, посмотрела на часы. Визит продолжался удивительно мало. А может, не хотела Адель чего говорить?! Люби Адель мою свирель…
Псевдоним наверняка, решила Анька. Кличка, как у блатной – не могла она поверить, что сейчас кому-то придет в голову называть так дочку.
Дул ветер, гнал пыль. Пыль хрустела на зубах. "Прямо как в Средней Азии", – подумала Анька, доставая платок. В Средней Азии она никогда не была, но считала, что достаточно хорошо все там себе представляет по телепередачам.
Сплюнула и вытерла рот. Подняла голову, выискивая среди окон то самое. Почему-то ей казалось, что гадалка должна высматривать ее сверху.
Сейчас, задним числом, ее обуяло раскаяние – напрасно она отдала денежки! Толку-то, толку никакого! Знала, что не пойдет обходить церкви – все это лажа голимая!
Если бы так все было просто! И иконы эти целовать! После всяких вонючих старушенций! Свечку поставить можно, почему бы и не поставить.
На Смоленское кладбище так и не поехала, ограничилась тем, что забежала в попавшуюся по дороге деревянную часовню а-ля рюс. Свечки у нее падали, не хотели становиться в широкие подставки. Наконец получилось. Анька постояла еще немного – не хотелось выходить на холод. Никакого религиозного благоговения она не испытывала. Отбывала повинность. Ни во что не верила.
Зачем ездила?! Катька подбила – дура набитая! Только и может, что давать дурацкие советы. Сама мужа не смогла удержать – теперь вот бегает по всем этим бабкам, плачется в жилетку. А те слушают и утешают – сходи на кладбище, возьми могильной земельки… И нам копеечку за совет не забудь дать! Тут к тебе и полетят отборные кобели вот с такими вот… Правда, не летят что-то кобели, погода, видно, нелетная, но Катька все равно надеется!
Ах, если бы, в самом деле, копеечку брали… Жалко было денег!
Болезнь настигла Юрку внезапно. Вдруг начал быстро уставать, подскочила вверх температура, стали болеть кости, побледнела кожа, и на ней появилось множество маленьких синих точек, похожих на булавочные уколы. На другой день после этой дурацкой поездки к Адели Анька снова водила его к врачу – делать пункцию.
– Это больно?! – Юрка стиснул кулачки. Аня видела, что он боится.
– Нет, не больно! – солгала она быстро. – Все равно, что укол.
– Ты то же самое говорила, когда к зубному ходили! – вспомнил он.
Мать помотала головой раздраженно. За что ей это наказание. В голову не приходило никакой вины, за которую могла причитаться подобная кара.
Юрка ловил по-детски внимательно все ее ахи-вздохи, все эти бабьи причитания, что так ненавидел его отец. И делал для себя однозначный вывод, что он в чем-то виноват. Напряженность придавала бледному детскому личику такое выражение, что бабулька в клинике сложила руки, с отчаянием глядя на Аньку.
– Да что же это он у вас такой замученный!
– Вы бы не лезли не в свое дело! Своих воспитайте! – огрызнулась Анька.
– Да у меня трое выросли! – закудахтала старуха, ковыляя за ней, но потом отстала и махнула рукой.