Девушку-любовницу.
И еще поняла Ритка, каким дураком был Витька Семин, что отпустил ее к Игорю.
Дураком и даже более. Даже подлецом, а не только дураком.
Потому как Спаситель сказал иудеям, что по жестокосердию позволил им Моисей давать женам разводное письмо, а Спаситель сказал им, что кто дает жене своей разводное письмо, тот толкает ее на блуд! И будет за это держать ответ!
И Витька будет держать ответ за то, что толкнул нежную Ритку сперва в лапы Игоря, а потом… А потом по наклонной.
Решение "непременно вынуть гвоздь из головы" пришло после визита к матери на Пряжку. Добрался наконец. А ведь и правда, словно кто-то или что-то мешало ему все это время увидеть ее, но терпение и труд все перетрут. Любимая поговорка матери – одна из избитых истин, которые всегда вызывали у него отвращение.
Потому как не подтверждались эти истины ни его собственным опытом, ни всем тем, что он видел за свою жизнь…
Лечащий врач разрешил свидание.
Был теплый сентябрьский день, из тех, что в Америке называют "индейским летом".
Они сидели с матерью на садовой скамейке внутреннего дворика лечебницы, куда выпускали не особо буйных.
Неудачница.
Всю жизнь неудачницей прожила и в конце жизни своей вообще из жалкой коммуналки в сумасшедший дом съехала. Каков опыт! Есть чем поделиться…
Но Антону после того случая с горящим трамваем захотелось узнать у матери, как сходят с ума.
Уж это-то она знала.
Этим-то она могла с ним поделиться!
Когда оранжевая недотыкомка – та, что суетилась возле горящего трамвая, сказала ему, чтобы "ехал к матери в дурдом", да еще и добавила, что "не надо было себя проклинать", Антон вдруг испугался…
А ведь я с ума спятил!
И этот испуг стал самым страшным его испугом. Страшнее того, что пророчила соседка по квартире: мол, "Анька киришская и этого отправит, как и мамашу его".
Всякое лыко в строку.
И отправит!
Если он с недотыкомками оранжевыми уже наяву разговаривает и потом в обмороки падает!
– Мам, скажи, а тебя могут вообще тут когда-нибудь вылечить? – спросил Антон.
Он боялся спросить прямо в лоб.
Мол, "мама, как мне самому не оказаться тут же, на галоперидоле, от которого слюни идиотские текут"?
Но мать его поняла.
Она догадалась каким-то таинственным телепатическим образом.
Почуяла что ли?
– Если свой главный гвоздь из головы не вытащишь сам, – сказала она, – никакие врачи из твоей головы этого гвоздя не вытащат.
Они сидели и молчали.
Антон глядел себе под ноги, на чисто выметенную дорожку со следами метлы из ивовых прутьев…
– Наверное, небуйным сумасшедшим дают поупражняться, а те и рады, – подумал Антон, – вот и мне скоро тоже станут давать метлой помахать на больничном дворе, если режима нарушать не буду.
– Если сам свой гвоздь из головы вытащишь, не попадешь сюда, сынок, – сказала мать и тихонько заплакала.
ДА.
Не надо было СЕБЯ проклинать
Не надо было СЕБЯ проклинать
Не надо было СЕБЯ проклинать…
Возвращаясь к себе, Антон думал о первородном грехе.
Получалось, по его рассуждениям, что Адам был таким же Богом, как и Иисус.
Ведь его сотворил Бог Отец и Духа в него вдохнул.
Но Адам согрешил…
Он вкусил плода от древа познания.
Хм!
Антон улыбнулся своим мыслям…
Теперь получается, что фирма "Эппл" Билла Гейтса – это тот самый плод, которым новое воплощение змея хочет соблазнить теперь уже… ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, а не только первых людей, как было в райском саду.
И как придется во Второе пришествие вновь спасать людей от второго грехопадения?
Кому придется спасать? Какой ценой?
Но объявляли его остановку…
Глаза пришлось открывать.
И он думал стоя на эскалаторе, внимательно вглядываясь в лица людей, ехавших по другой ленте навстречу ему.
– Они все тоже прокляты, как и он сам… Каждый из них проклят… У каждого свой тормоз, у каждого свое весло, у каждого свое ядро на цепи, прикованное к ноге.
И радость сулит только Интернет в конце рабочего дня.
Когда все уйдут.
И когда уйдет главный бухгалтер Кира Ивановна Митюшко… И когда уйдет генеральный директор – Федор Борисович… Тогда можно будет порыскать по сети – поискать новых барышень для заочной переписки. И продолжить драматургические экзерсисы.
Дурак, дурак, дурак!
Вчера в Интернете он нашел про Витьку Семина…
Там на спортивном сайте была его фотка на фоне какой-то навороченной спортивной "кары", облепленной спонсорскими наклейками – от "Мальборо" до "Пепси-колы"… И сам Витька тоже был в красно-белом спортивном костюме с лейблами всех известных фирм разом… Газпром, фигпром…
Семин улыбался. Под его улыбкой было написано: "Оправившийся от травмы, полученной в прошлогодних гонках, пилот В. Семин собирается принять участие в ралли Париж-Дакар"…
Витька улыбался.
Совсем как тогда.
Когда подхватил Риту после бассейна.
ЕГО РИТУ!
Антон с удовольствием отправился бы этим вечером в офис, но был выходной.
Переступив порог квартиры он было уж приготовился выслушать знакомое словосочетание "где деньги", но как и бывает, к чему готовишься, того не увидишь и не услышишь!
Анька добрая была. Потому как была здорово датая.
К ней из Киришей Катерина прикатила. И значит – оставалась у них ночевать.
На столе в большой комнате тускло белели тарелки с какой-то дежурной снедью. И посередь немудреного этого и изрядно поеденного уже убранства серебрилась фольгой шампанская бутыль, а с нею рядом и водочная бутылочка белела.
– А вот и твой благоверный заявился, – игриво сверкая глазками, пропела Катерина.
– Заявился – не запылился, – хмыкнула Анька.
О матери не спрашивала, а он рассказывать не стал. Аньке наплевать.
– Пожрать-то хоть оставили? – спросил Антон, рыская по столу голодным взглядом.
– Посади мужа за стол, налей вина да накорми, – улыбчиво поучала подругу Катерина.
Сама-то год, как развелась.
Развелась и назад в Кириши к матери укатила.
Теперь вот наведывается в Питер два раза в месяц – дела какие-то еще тут квартирные с бывшим супругом решить пытается.
– Такого мужа легче убить, чем прокормить, – ворчала Анька, накладывая Антону уже несвежего салата и какой-то сомнительной копченой колбасы.
Но незло ворчала. Катькины приезды на ее психике благотворно сказывались.
Антон молча опрокинул в рот свои сто грамм, зажевал колбасой и принялся за салат.
Он оказался рыбным.
Рис, яйца, сайра в масле и свежий огурец.
Смесью для поросят называл Антон подобные женины кюизинные экзерсисы.
Вообще он был непривередой. Подметал все, что положат.
Но Анькиной стряпни не любил.
А мама… А мама теперь в дурдоме на Пряжке жила.
Выпил еще пятьдесят.
Зажевал недорогим сыром.
– Ну, ты меня где положишь? – спросил он жену. – В маленькой комнате, как всегда?
Когда приезжала Катерина и оставалась у них, Анька ложилась с сыном на их с Антохой супружеском ложе, Катьку определяла на диване, а Антону стелила в их второй комнатухе. В той, в которой прежде мама жила.
От выпитого и тело, и голову охватила приятная расслабленность. И не дожидаясь, пока расслабленность эта не перейдет в тягостную потребность либо закурить, либо добавить еще, Антон поспешил пойти лечь.
Лечь да и заснуть в РАЮ СОБСТВЕННЫХ ГРЕЗ.
В РАЮ, ГДЕ ОБИТАЛА РИТКА.
Проснулся он оттого, что кто-то лег с ним рядом.
Да не просто лег, но залез к нему под одеяло.
И не только под одеяло. Но и в его…
В его…
К нему в трусы залез.
Он подумал было, что это Анька.