Он, Антоха, – чернь, недостойный леди Гадайвы простолюдин.
Он может любить ее только глазами.
Они могут руками и губами, потому что они аристократы, а он, а он может только глазами и мечтами.
– Господа, просим, просим, вагон подан к левой платформе, – снова запричитал метрополитеновский.
Войдя в проем между отделанными цветным стеклом и хрусталем пилонами, Антон увидал короткий поезд, состоящий из одного привычного голубого вагона, прицепленного к оранжевой дизельной мотрисе.
– Ток в тоннеле на контактном рельсе отключен, – пояснил метрополитеновский, – но вы и не заметите разницы, я вам обещаю.
Войдя вагон, Антон первым делом бросил взгляд на табличку с номером.
И верно, не наврал метрополитеновский, четыре семерки, все сходится, все как в тот самый раз.
– О-о-о! – запел Витька, подхватывая Риту за талию и увлекая ее в вагон. – Семьдесят семь поцелуев мне!
– И еще семьдесят семь напополам Игорю с Антошкой, – хохотала Ритка, усаживаясь на коричневый диван, напротив которого был накрыт банкетный стол, и даже с цветами.
"Вот и дожил, – подумал про себя Антон, – вот и сподобился, что Ритка хоть и на словах, хоть и в шутку, но вспомнила про меня как про объект возможного целования".
– Ну что? Приступим? – предложил Витька, хватая со стола самую высокую бутылку и свинчивая ей металлическую голову-пробку.
Антон сел рядом с Игорем прямо напротив Ритки.
Теперь он мог ее рассмотреть.
Да!
К таким холеным, к таким ухоженным женщинам он на версту не подходит.
Да его и не подпустят на версту к подобной женщине. Ее охранники да службы безопасности отелей "люкс" в Питере не подпустят – а где еще он может увидать таких женщин, которые только на макияж, только на массаж лица тратят в неделю столько, сколько он, Антон, зарабатывает за год!
– Ну что? Я постарела, Антоша? – спросила Рита, заметив пристальный Антонов взгляд.
– Ты? Да что ты! Ты просто похорошела, ты… – забормотал Антон, тушуясь.
– А ведь это Антоха придумал нам здесь встретиться! – закричал вдруг Витька, наливая всем уже по второй.
– Антошка? – изумилась Рита. – Антошка устроил нам это волшебное катание?
– Ну, допустим, устроил не Антошка, а я, – вальяжно поправил Риту Сохальский. – Воспользовался случаем, чтобы проинспектировать, что ли, как московские метрополитеновские наши деньги осваивают, ну и совместить так сказать эту инспекцию служебную с приятным времяпровождением.
– Да-да, – закивал колобкообразный метрополитеновский, снова оказавшийся рядом – неподалеку.
Ему тоже налили, и он, опрокинув коньяк в рот, будто это был не "Реми Мартан", а водка плохого ингушского разлива, тут же поставил пустую рюмку на стол и поспешно отошел на два шага, чтобы не мешать компании.
– А куда мы едем? – поинтересовалась Рита.
– Ну. Ожидается что-то вроде экскурсии московских диггеров, – сказал Сохальский со своей привычной студенческой, исполненной иронии усмешкой.
– И еще ожидается какое-то необычайное сообщение, которое приготовил для нас Антон, – добавил Витька.
– Пра-а-а-вда? Как-а-а-ак интересно! – воскликнула Рита.
Она была в пике своей сексуальности.
Если бы ему, Антону, теперь предложили поцеловать даже ожившую Венеру Милосскую или Афродиту с картины Семирадского, что он так вожделел, будучи школьником и ходя с мамой в Русский музей или хоть самую записную красавицу Голливуда, Антона стошнило бы – все они меркли по сравнению с Риткой. Она, она была его воплощенной мечтой.
Лук, бат доунт тач!
Юпитер и бык.
Мечты и живая Рита.
Поезд вдруг стал.
– Где это мы? – поинтересовался Сохальский.
– Станция "Предконцовая", – с услужливой готовностью ответил метрополитеновский.
– "Предконцовая"? – удивилась Рита. – Не слыхала такой.
– Да ты просто давно в Москве не была! – воскликнул Витька.
– Все больше Лондон да Париж, – добавил Сохальский.
– Нету такой станции, – сказал вдруг Антон, глядя на схему московского метро, висевшую здесь же, в вагоне, – мы по Кольцевой ведь ехали? Так? – спросил он метрополитеновского. – А на Кольцевой нету такой станции.
– Так-то оно так, да не совсем так, – хохотнул метрополитеновский и тут же предложил: – Может, выйдете, полюбопытствуете? Вы же, господин министр, вы же с инспекцией, Тэсэзэть!
Вышли.
Под ногами мрамор и габбро.
Хрустальные колонны, как на станции "Автово" в Питере.
Только станция шире – в четыре ряда хрустальных колонн – и длиннее, чем "Автово", раза в два, а то и в три.
– Слушай, – возбужденно крикнул Витька Сохальскому, – а ведь я слыхал у вас в правительстве свое метро еще при Брежневе сделано было, чтобы прямо из Цэ-Ка на Старой площади вниз спускаться в случае войны или революции и в вагончике аж на сто первый километр из столицы! Я слыхал, что метро это аж до самого Серпухова? – спросил Витька, глядя на метрополитеновского.
– Не знаю, не знаю, – с улыбчивой неопределенностью ответил чиновник, – мне про это ничего не известно.
– Да ладно уж кокетничать с секретами! – крикнул Витька. – Мы тут все допущенные!
Правда ведь, скажи, Сохальский!
Между тем метрополитеновский остановился возле большого мозаичного панно, выполненного в стиле помпезного сталинского классицизма.
– Вот, полюбопытствуйте, дамы и господа, – сказал метрополитеновский. – Мозаичное панно, изображающее Геракла, проклинающего Геру и Зевса за то, что те не дали ему совокупиться с Афродитой.
– Интересно, что-то я не помню такого мифа, – сказал Сохальский, с сомнением качая головой.
– Да ты и позабыл, поди, всю мифологию свою за этими, за темпами инфляции, да за курсом доллара, да за ценами на нефть? – Витька хлопнул Игоря по плечу.
– А там другое панно, господа, – продолжил экскурсию метрополитеновский. – Вот, обратите внимание, мозаичное панно: сын Петра Первого Алексей на пытке у графа Толстого проклинает своего отца и весь его род, предрекая крах династии Романовых.
– Ну, это что-то тоже из области каких-то домыслов желтой прессы, – с сомнением протянул Сохальский.
– Что, министр? Не на то денежки твои метростроители потратили? – съехидничал Витька.
– А там, в торце, – сказал метрополитеновский, – еще одно панно: Курбский проклинает Ивана Четвертого Грозного и…
– Хватит, хватит, ребята! – воскликнул вдруг Антон. – Я должен вам признаться, я должен сделать вам одно важное, нет, важнейшее заявление.
Антон был бледен.
Он был словно мрамор, которым были выложены стены и пол блистательного подземного дворца.
– Что за заявление? – вскинул брови Сохальский.
– Чего ты там навыдумывал. Антоша? – почти ласково спросила Рита.
– И ничего я не навыдумывал, – угрюмо глядя поверх голов товарищей, ответил Антон. – Вы просто выслушать меня должны, вы просто должны меня выслушать, а то…
А то плохо всем будет…
И вдруг синий станционный пылесос, толкаемый каким-то татарином в форменной фуражке, снова выскочил из-за колонны и едва не сшиб Антона с ног.
– Пекарь, я кому сказал: брысь покуда! – прикрикнул на нерадивого работника метрополитеновский. – Чтоб я тебя!
– Ну, давай, Антошка, говори-рассказывай, – сказала Ритка, склоняя головку набочок, – нам всем теперь интересно стало, заинтриговал!
– Давай-давай, а то я не понял, кому и почему будет плохо? – добавил Сохальский.
– Может, в вагон вернемся? За стол? – спросил Семин.
– А может, и вернемся, – кивнул Сохальский, по-прежнему полагая себя здесь хозяином.
– А поезд-то уехал! – заметила Ритка.
– Куда поезд-то угнали? – возмущенно спросил Витька, сердито поглядев на метрополитеновского. – Смотрите, попадет вам от министра, ой попадет!
– Ничего, – сказал метрополитеновский, – мы люди, ко всему привычные. И к орденам, и к тумакам по загривку нам не привыкать, а поезд я послал по кругу развернуться, его через полчаса для вас с той стороны платформы подадут, пока вы тут объясняться и секретничать будете…