Ладно, милый, я падаю от усталости. Если забыла ответить на какие-то твои вопросы или рассказать о чем-то важном, сделаю это потом, на сегодня все. Есть ли хоть малейший смысл в том, что я накатала, и если да, то какой? Но ты разберешься, ты ведь умный — если вообще не самый умный на свете. До свидания, самый умный, самый чудесный человек, мой маг. Я помню магию, я никогда ее не забуду.
Твоя Симона
262.
12 июля [1954]
[Барселона]
Дорогой мой Нельсон! Как видишь, мне не сидится на месте — сначала Лондон, теперь Барселона. В Лондоне я долго не выдержала, всего четыре дня. Я люблю этот город, хотя там довольно неуютно — все закрывается в одиннадцать часов, а по воскресеньям в десять. Сартр должен был вернуться в Париж почти одновременно со мной, но в субботу Бост с мрачным видом сообщил: “Только что звонили из Москвы в редакцию одной из коммунистических газет. Оттуда нам передали, что Сартр заболел и лежит в больнице в Москве”. Как я перепугалась! Я решила, что у него от переутомления случился удар, как у Тореза. Мы пытались связаться с Москвой через эту газету и через советское посольство, а там нам сказали: “Да вы позвоните в Москву сами!” Мы думали, что это нереально, но оказалось проще простого. В гостиницу, где Сартр остановился, мы дозвонились за пять минут, там нам дали телефон больницы, и я позвонила туда. Сартра позвали к телефону. “Как ты себя чувствуешь?” — “Очень хорошо”. — “Наверно, все-таки не очень хорошо, раз лежишь в больнице”. Он растерялся: “Откуда ты знаешь?” — “Знаю, и все”. Тогда он признался: русские непрерывно поили его водкой и грузинскими винами, все время куда-то возили — на поезде, на самолете, на машине, — не давали выспаться, и в результате он свалился с гипертонией. Тогда ему дали наконец неделю покоя, чтобы прийти в себя и отоспаться. Через пять дней после моего звонка он уже был в Париже, усталый, но безумно довольный — и тем, что съездил в СССР, и тем, что вернулся во Францию. Я свозила его ненадолго за город, и теперь он здоров. Клянется, что просто не мог меньше пить и есть. Русские держались с ним поначалу очень настороженно, пока на каком-то обеде кто-то вдруг не крикнул: “Ребята, это же свой человек, и я готов спорить, что честный! Он ест и пьет от души”. После этого бедняга Сартр чувствовал себя просто обязанным обжираться и пьянствовать “от души”, доказывая свою честность. К тому же они невероятно гостеприимны, постоянно хотели сделать ему приятное, как можно больше показать, и приходилось на все соглашаться, чтобы их не обидеть. В общем, он в восторге от своей поездки. Они там по-настоящему хотят мира, стараются улучшать постепенно условия жизни. После смерти Сталина подул ветерок свободы. Конечно, до идеала еще далеко. В смысле интеллектуальной жизни, литературы картина пока довольно жалкая, и они это понимают. Ситуация парадоксальная: писатели получают бешеные деньги и печатают всякую халтуру, пекут по книге в год, хорошо ли, плохо ли — как правило, плохо, — чтобы сохранить свое положение. Вдобавок они бдительно следят, чтобы все писали в одном и том же стиле, словом, никакого настоящего творчества не допускается. Живопись тоже никуда не годится, но Сартр привез замечательную музыку: узбекские народные песни и великолепные русские хоры. И симфонию Шостаковича, но не ту, что есть у тебя. Он целыми днями говорил только про СССР и не мог остановиться, я просто не в состоянии все тебе пересказать. На будущий год он собирается в Китай, и я почти наверняка поеду с ним, вот это будет потрясающе!
Я правлю верстку моей книги, которая будет называться “Мандарины”. Не знаю, как называются по-английски эти китайские сановники — их принято считать косными, но они составляют интеллектуальную верхушку Китая, и из них вышли многие вожди революции. Для французского слуха название хорошее. Книга выйдет в начале октября. Интересно, как ее примут?
В Париже лета нет, дождь, холод, я рада, что могу взять свое в Испании: мы приехали сюда два дня назад на машине, вместе с моим другом. Барселона совсем не изменилась с тех пор, как я была здесь с Сартром двадцать лет назад. Какой живой, симпатичный город! Я имею в виду жизнь улицы, потому что буржуа и церковники здесь на редкость противные. Ложатся здесь поздно, в два часа ночи все кафе и магазины открыты, люди сидят, болтают или гуляют по Лас-Рамблас и тоже говорят без умолку. Потрясающий китайский квартал — Баррио Чино, невероятно грязный и бедный. Он специализируется на “развлечениях”: страшное количество борделей, кабаков с проститутками и т. п. Всюду в маленьких магазинчиках продаются нарядно упакованные презервативы — в ярких обертках, в фольге или в прелестных коробочках, как конфеты или леденцы. На каждом шагу висят огромные вывески: “ГОНОРЕЯ, СИФИЛИС”, а на пороге стоит человек в белом халате и ждет пациентов. Венерических клиник вообще не счесть…