Я умираю.
— Ты в порядке? — голос пробивается сквозь туман в моей голове. Я быстро моргаю. — Мне нужно, чтобы ты вдохнула через нос... один, два, три. Очень хорошо, теперь выдох через рот... один, два, три.
Я вдыхаю и выдыхаю.
Его голос четкий все время, пока он говорит мне:
— Вдох. Один, два, три. Выдох…
Мои руки трясутся, пот покрывает всю кожу. Его низкий голос продолжает меня успокаивать. Он вытаскивает меня из тьмы на свет. Реальность возвращается, я понимаю, что нахожусь в больнице, стою на коленях в коридоре рядом с палатой моей матери. Глядя вниз, замечаю, что мои руки все еще дрожат, остаточное явление после приступа.
— Она в порядке? — спрашивает другой голос.
— Она будет в порядке, — поясняет все тот же низкий голос. Так и будет, и я ему верю.
Вдох — выдох, вдох — выдох.
Все ещё в оцепенении, я, тем не менее, чувствую чьи-то руки, они касаются моей спины, направляют вверх, помогая подняться.
— Просто дыши. Ты можешь сделать это. Еще несколько шагов.
Его успокаивающий голос направляет меня, заставляя следовать его указаниям. Когда мы достигаем места назначения, мне выдвигают стул, и я сажусь.
Я поднимаю голову, и сердце в груди замирает.
Предо мной стоит психолог из больницы — из этой больницы. Врач с невероятно голубыми глазами, с глазами, в которых можно потеряться, если ты слишком долго в них смотришь. Замерев, я пытаюсь выровнять дыхание и стараюсь вести себя перед ним спокойно. Отворачиваюсь, избегая его пристального внимания. Почему именно он должен был найти меня? Я ощущаю жжение на своих щеках. Я хочу исчезнуть. Я не могу смотреть на него. Мне нужно уйти.
— Посмотри на меня, — медленным движением я поднимаю подбородок.
В его глазах нет никакого осуждения, только беспокойство. Воздух спокойно проникает в мое тело, и я принимаю его, делаю выдох, потом еще один.
— Доктор Монтгомери, — шепчу я, больше для себя, чем для него.
Он слышит меня и кивает, продолжая оценивать меня опытным взглядом. Интересно, помнит ли он, кто я. Если помнит, то связано ли его внимание с беспокойством обо мне или же это часть его профессии.
— Да? — он садится напротив меня. Небольшая складочка между его бровями заставляет меня жалеть, что я могу услышать его мысли прямо сейчас, потому что то, как он на меня смотрит, меня нервирует.
— Вы помните меня? Я…
— Я помню тебя, — он перебивает меня твердым голосом, но я вижу легкое замешательство.
Выражение на его лице вызывает озабоченность, и, похоже, он борется с собой, не зная, как реагировать на меня.
— Тебе уже лучше? С тобой все в порядке? — его голос смягчается.
— Я в порядке, — я дергаюсь вперед. — Моя мать? Где моя мама?
— Она в порядке. До сих пор спит.
Я облегченно выдыхаю, наконец, понимая, где нахожусь. Мы сидим в небольшой комнате. Флуоресцентный свет мерцает надо мной, от чего я щурюсь. Обстановка соответствующая, чтобы пациент чувствовал себя уверенно в кабинете доктора.
— Почему я здесь?
— У тебя был приступ паники в коридоре, так что я подумал, было бы разумно отвести тебя в более комфортное и уединенное место.
Между нами повисает тишина. Он явно задумался, и я не могу не задаться вопросом, о чем он думает. Глаза у него добрые. В них читается забота и утешение. Как будто он может чувствовать мою боль, излучать симпатию, живущую в океане синего цвета его глаз, что ярко сияет в свете раннего утра.
На выдохе он отводит свой взгляд. Его поза становится более отстраненной, более официальной. Я закусываю губу. Проходит целая вечность, прежде чем он продолжает говорить.
— Были ли у тебя еще приступы, после того, как ты покинула больницу?
Горячий румянец распространяется по моим щекам, когда я опускаю подбородок. Прямо сейчас я чувствую себя очень неуютно.
— Не надо стыдиться, — его голос нежный, он снимает излишнюю напряженность, и я расслабляюсь. — Если ты не возражаешь, мы можем поговорить об этом, или ты уже начала работать с терапевтом?
— Нет, — бормочу я себе под нос.
Он выглядит так, будто хочет что-то сказать, отругать меня за то, что я так плохо забочусь о себе, но воздерживается.
— У тебя все еще есть моя визитка?
— Да, — пищу я.
— Воспользуйся ей, Ева.
Когда я, наконец, могу встать и уйти, все, что я в состоянии сделать, это покачать головой. У меня нет слов, чтобы выразить то, что я сейчас чувствую. Этот человек лишил меня дара речи.