А сегодня я чуть не свалился от шока. Собрав все свои силы, чтобы держать себя в руках, я наблюдал за ней.
Она лежала на больничной койке, слабая и хрупкая. Она напомнила мне свежевыпавший снег. У нее была бледная кожа, светлые волосы и льдисто-голубые глаза.
Теперь я знаю имя... Ева Гамильтон.
Я не знаю, почему протянул ей свою карточку. В этом не было нужды.
Я не должен был.
Направления на консультацию было бы достаточно. Но что-то было в ее глазах. То, что я уже видел раньше. Глубоко укоренившаяся печаль, которую я хотел — нет, мне необходимо было — исправить.
Глава 3
Ева
Последние полторы недели я ничего не делаю. Я чувствую, будто мир сжимается вокруг меня, и нет света в конце тоннеля. Тяжесть сковывает мою грудь. Такое ощущение, что каждый вдох душит меня все сильнее, но я стараюсь бороться с этим.
Я не могу есть.
Я не могу спать.
Я не могу больше это выносить. Что-то нужно делать.
Я опускаю взгляд на визитку доктора Монтгомери и задаюсь вопросом, как это будет — сидеть перед ним и открывать свою душу. Карточка начинает изнашиваться, края мнутся от бесчисленного количества раз, когда я сжимаю ее в руках. Должна ли я позвонить ему? Похоже, он знал, о чем говорил, но в то же время я не уверена, что это подойдет мне. Я не уверена, что хочу смотреть в его глаза, и позволить ему увидеть мою слабость.
С тех пор как я вернулась из больницы домой, мне стали сниться кошмары, которые погружают меня в безысходность и страх. Каждую ночь я молюсь о спокойствии в душе, но как только приходит сон, появляется множество образов, запахов, и они чувствуются настолько четкими, близкими, реальными, словно нападают на меня. Они проникают ко мне каждую ночь, и я просыпаюсь в поту и слезах. Но я знаю, что кошмары всегда найдут меня. У меня нет выбора.
Сегодня утром, после ужасной ночи, когда я ворочалась и ворочалась, меня разбудил звук разбитого стекла, вырвав из тумана очередного кошмара.
— Черт, черт, дерьмо, — слышу я, пока иду по ковровой дорожке из коридора на кухню.
Я нахожу Сидни на полу, подбирающую кусочки моей любимой кофейной кружки. Я не могу не рассмеяться над иронией. Все разваливается на куски. Так почему бы не добавить сюда мою кружку?
Она оборачивается на звук моего смеха.
— О Боже, мне так жаль. Я пыталась сделать тебе чашку кофе, но случайно сбила ее со столешницы.
— Не беспокойся об этом, — я стараюсь послать ей ободряющую улыбку. — Серьезно, Сид. Это всего лишь кружка.
Кивая, она встает, отправляет осколки стекла в мусорное ведро, а затем поворачивается к шкафу и достает другую чашку.
— Хочешь немного кофе?
— Конечно, спасибо, — говорю я, пока она наливает кофе.
— Итак, какие планы на сегодня?
Сидни выдвигает стул и занимает место за столом.
— Мне нужно позвонить маме, узнать, нужно ли ей что-нибудь. Это, пожалуй, все.
Губы Сидни превращаются в жесткую линию.
— Я буду в порядке, — пытаюсь успокоить ее, но она все понимает, поэтому беспокоится обо мне.
Общение с мамой эмоционально истощает меня в обычные дни, и в моем нынешнем состоянии, я не уверена, что выдержу разговор с ней. Но я должна.
Я делаю еще один глоток и встаю из-за стола, беру свой телефон и набираю номер. Мама берет трубку после первого гудка, как будто она в отчаянии ждала, что кто-нибудь услышит ее невроз.
— Ева, — стонет она.
— Мама, что случилось? Ты в порядке?
Я знаю, что с ней все в порядке, но она никогда не признается. Ее мнительность не знает пределов. Я слышу это в каждом вдохе, который она делает.
— У меня кружится голова, и я не могу двигаться. Как будто мое лицо онемело. Возможно у меня...
— С тобой ничего не случится, мама.
— Откуда ты знаешь? А вдруг случится. У меня очень медленно бьется сердце...
— Ты что-нибудь принимала?
— Только мой инсулин.
Так вот в чем дело. У моей мамы нет сахарного диабета. У нее «самодиагностика» с достаточным количеством денег и доктором-шарлатаном, благодаря которому теперь у нее появился инсулин для лечения недуга, которого у нее никогда не было.
— Сейчас приеду.
Прикусив губу, чувствую кровь. Медный вкус пропитывает мой язык, когда я облизываю губы. Я недостаточно сильна, чтобы разбираться с этим сейчас, но это от меня уже не зависит. Я — все, что у нее есть.
Через час я уже нахожусь в верхнем Ист-Сайде, в квартире моей мамы. Все мое тело в напряжении. Квартира Ричарда находится в том же здании, и часть меня чувствует пустоту, зная, что я не могу зайти и увидеть его.