Насчет того, как Филипп меня, расслабленного, расслаблял, ты уже слышала. Насчет лугов земных и посмертных, тех луговин, где время не течет, — тоже.
Как, я тебе еще не сказал, что это был за луг? Это называется: долго загадывать загадку, а про разгадку забыть.
Обыкновенный в общем-то для нашей страны луг: большое братское кладбище зэков. Насчет братства, конечно, сомнительно — каждый, вымирая, одинок. Многотысячное кладбище. Несчитанные тысячи, на которых возрастают божие цветы — у нас беспроигрышная система удобрения лугов и полян. Это был луг, с которого не собирают ягод, по которому не ходят, потому что он рыхл и пустотен. с первого шага я стал бы проваливаться и спотыкаться, превращая этот прекрасный, нетронутый луг в ямы, обнажая черепа и кости — тут легли массы, ни в какие гроба их не укладывали, не перечисляли и поименно.
Вот и все — очень прозаически. и никакого мрака и ужаса, никакой мистики. Мистика мне всегда была как-то не с руки — некая дурная материализация отнюдь не материальных вещей. я циник в отношении материальной жизни. я видел промерзшие бараки. Видел приходивших с допроса обмоченных и обмаранных людей. Видел простоту смерти. я видел бесконечную вереницу женщин-зэчек, голосующих за жизнь голой задницей, и рад был, что к ним на одну ночь вопреки всем формулярам допустили зэков-мужиков. и луг этот я знал в его реальности.
Но речь ведь шла не о реальном луге. и хоть я и не поддерживал попыток толкования Филиппом моего видения, имелась и у меня версия. я знал уже немного символику и понимал явленное так, что это поле, это многотысячное кладбище оклеветанных, безвременно, бессмысленно погибших, загубленных — неподъемно, неохватно, мне не осилить его, не пройти, не поведать, а до этого мне и смерти нет, до этого мне не прикоснуться к дорогим ушедшим, нельзя, невозможно — увязнешь, заспотыкаешься, затрясешься в провальной шахте костяных этажей. Не поднять, не осилить — вот что смутно, полуосмысленно понимал я.
Утаивая свою версию, я вел себя видимо непорядочно. Не хочешь — не приходи, правда ведь? Непоследовательно я себя вел. Но Филипп и сам непоследователен был. и полагаю, тем-то и хорош.
Он явно заинтересовался моим случаем. Сначала он мне предлагал всякие технические уловки преодолеть этот луг, вплоть до аппаратов и приспособлений.
А между прочим, однажды я этот луг преодолел. Правда, уже не в эксперименте, а во сне. в этом сне все как-то обернулось: пустоты, в которые проваливается нога, были уже не пустотами, а сверхплотной подстилкой, фундаментом легкотравного луга. Арбуз, который на этот раз нес я, все еще был тяжел, но механика вычислила, как с помощью рессор, пружинок, ремешков, колесиков сделать его невесомым. Однако свидание с отцом было заменено свиданием с давней любовницей, карлицей — сон даже преувеличил ее карликовость. Какая чудная, кстати сказать, была женщинка, урод уродом, доступная во всех положениях — со смехом, всегда со смехом. и увидев меня, она хоть и называла меня каким-то другим именем, но я с важностью сновидного знания, соображая, что странно было бы ей не путать наши имена, был вполне уверен, что она вспомнила именно меня, какое бы имя, радуясь мне, ни называла. Как счастливо она плакала, размазывая по смешному, сияющему лицу слезы катарсиса и смеха, и радостный ее смех звучал за каждым ее словом.
Как, спрашивается, вот этот-то сон можно было истолковать психоаналитически? Но что с меня возьмешь — кривого человека с кривым сознанием?
Об этом сне я, разумеется, Филиппу не сообщил — еще бы решил, что я издеваюсь над ним.
Филипп же продолжал свои технические, как мне казалось, поиски способов для меня перейти этот луг: а так? а если так? а что, если таким образом?
Когда же я, устыдившись наконец, рассказал ему, что это за луг, он только поморщился:
— Вы же умный человек, Митмих, неужели вы не заметили, что средства пройти по этому лугу, реальные средства имеют мало отношения к вашему лугу.
Он понял-таки принципиальную непроходимость такого луга. Как мистер Артур Кларк, успокоивший проходческий зуд человеческих пилигримов: его величество Космос — бесконечен и неохватен. Необъятный Космос. Неподъемная работа, неправильная работа.
Принципиальная невозможность. Как во сне, когда тебе позарез нужно в туалет, — пардонэ муа за непристойную аналогию, — однако все туалеты заняты, вокруг женщины, двери то и дело распахиваются, всюду таблички: «туалет не работает», «туалет на ремонте», «санитарный час», «перерыв до вечера», забежал за дерево — дерево валится, ринулся в какой-то дворик — женщина из окна выглядывает. Выхода нет. Или выход принципиально другой.